Марти ждал, моля Бога, чтобы ему не пришлось бить во второй раз. Теперь он видел, насколько бесформенным было ее тело. Возвышение ее грудной клетки, останки головы, внутренности, висевшие из дыры в туловище, — все это свалилось в одну абстрактную кучу, где одна часть была неотличима от другой. Он закрыл за ней дверь и уронил окровавленное оружие подле себя.
Уайтхед медленно пошел в обратном направлении. Его лицо было таким же серым, как тело Беллы.
— Как он сделал это? — прошептал Марти. —
— Он обладает мощью, — заключил Уайтхед. Это было просто и очевидно. — Он может отнимать жизнь и может дарить ее.
Марти полез в карман за льняным носовым платком, который он купил специально для обеда и бесед. Встряхнув его, он вытер лицо. Платок моментально стал грязным, покрытым частичками гнили. Он чувствовал себя совершенно опустошенным.
— Вы однажды спросили меня, верю ли я в Ад, — сказал он. — Помните?
— Да.
— Вы думаете, что это и есть Мамулян? Что-то… — ему хотелось засмеяться, — что-то из Ада?
— Я рассматривал такую возможность. Но я по своей природе не верю в сверхъестественное. Ад, Рай. Все это просто причиндалы. Мой организм не принимает этого.
— Если не Дьявол, что тогда?
— Разве это так важно?
Марти вытер вспотевшие ладони о штаны. После всего увиденного он чувствовал, что его словно облили с ног до головы грязью, и он не скоро сможет отмыться от этого ужаса, если вообще когда-нибудь сможет. Эта история, услышанная им, — история и собака за дверью — дополняли друг друга. Он сделал ошибку, копнув так глубоко.
— Ты плохо выглядишь, — сказал Уайтхед.
— Я никогда не думал…
— Что? Что мертвецы могут подниматься и ходить? а я-то. Марти принимал тебя за христианина, хоть ты и протестант.
— Я выхожу из игры, — сказал Марти. — Мы оба выходим.
—Кэрис и я. Мы уедем. От него. От вас.
— Бедный Марти. Ты больший тугодум, чем
— Почему нет?
— Она с
— Нет!
— О, да, Марти. Он заявил свои права на нее с самого начала. Он качал ее на руках, как только она родилась. Кто знает, насколько простирается его влияние. Я выиграл ее обратно, конечно, на время. — Он вздохнул. — Я сделал так, что она любила меня.
— Она хотела уйти от вас.
— Никогда. Она
— Ах ты сраный ублюдок!
— Каков есть. Я монстр, Марти, — я допускаю. — Он вскинул руки ладонями вверх, невинный во всем, кроме своей вины.
— Вы говорили, что она любила вас. Но тем не менее она ушла.
— Я сказал тебе — она моя дочь. Она думает так, как я. Она ушла с ним, чтобы научиться использовать свою силу. Я поступил так же, помнишь?
Подобный аргумент, даже из уст такого паразита, как Уайтхед, имел смысл. За ее загадочными разговорами разве не проскальзывало порой некоторое презрение к Марти я старику, презрение, вызванное их невозможностью понять ее? Если бы представилась возможность, разве не отправилась бы она на танец с Дьяволом, если бы чувствовала, что сможет таким образом узнать о себе нечто большее?
— Не связывай себя с ней, — сказал Уайтхед. — Забудь ее — она ушла.
Марти попытался вызвать в памяти ее лицо, но оно терялось и терялось. Внезапно он почувствовал себя жутко уставшим — изможденным до мозга костей.
— Отдохни немного, Марти. Завтра мы можем вместе похоронить шлюху.
— Я не собираюсь влезать во все это.
— Я сказал тебе уже однажды, что, если ты останешься со мной, то я для тебя смогу сделать все. Сейчас это более правда, чем когда-либо. Ты знаешь. Той мертв.
— Когда? Как?
— Я не узнавал детали. Смысл в том, что его больше нет. Теперь есть только ты и я.
— Вы уже достаточно делали из меня дурака.
Лицо Уайтхеда было воплощением убедительности.
— Ошибка дурного вкуса, — сказал он. — Прости.
— Слишком поздно.
— Я не хочу, чтобы ты оставлял меня, Марти.
Льстивые уговоры в течение секунды превратились в обвинения в предательстве. Сначала слезы, затем угрозы, и за всем этим все тот же страх остаться в одиночестве. Марти смотрел на то, как дрожащие руки старика разжимались и сжимались в кулаки.
— Пожалуйста, — взмолился Уайтхед, — не оставляй меня.
— Я хочу, чтобы вы закончили историю.
—
— Только все, вам ясно? Все.
— А что еще рассказывать? Я разбогател. Я вклинился в один из самых быстроразвивающихся послевоенных рынков — фармацевтику. Всего за полдесятилетия я поднялся в число мировых лидеров. — Он усмехнулся. — Более того, в том, как я зарабатывал свое состояние, было очень мало нелегального. В отличие от многих, я играл по правилам.
— А Мамулян? Он помогал вам?
— Он научил меня, как перешагивать через мораль.
— А что он просил взамен?