Проклятая книга

Разрозненные, разбитые рыцари мечтали избегнуть русского плена. И ближайшей их надеждой оказался король датский, Фредерик. Он был не прочь присоединить к своим владениям Эстонию. С весны 1560 года в Габзале находился младший брат датского короля, Магнус, молодой принц. Он так и сыпал лестными обещаниями для рыцарства. Его слушали, но не вполне верили. Больно уж хорошо все выходило — а между тем юный датчанин не производил серьезного впечатления.

Шведский король Эрик, безнадежный поклонник рыжей королевы Бет, землями Ливонии интересовался мало. Однако военные успехи России на Западе его немало встревожили. Поэтому Эрик дал знать ливонскому магистру, что готов снабдить Ревель воинскими запасами, а в случае осады жители этого города могут прислать своих жен и детей к нему. Швеция, заверял он, искренне любит Ливонский орден. Швеция готова забыть, что время от времени орден бывал неверен делу возрождения великой Швеции. Швеция не согласится на уничтожение ордена.

В конце концов, пугая ливонцев русским пленом и обещая им спасение, Эрик убедил многих из них объявить себя подданными Швеции. Рыцарственный король, ученый и любовник, был в восторге от случившегося.

Далеко не в такой восторг пришел новый великий магистр ордена, Готард Кетлер (прежний, Фюрстенберг, сидел в осажденном Феллине, а чуть позже — в русском плену и великим магистром быть, естественно, перестал). Кетлер видел спасение Ливонии не в Швеции, а в Польше. Кетлер вел переговоры с королем Сигизмундом. Естественно, все это происходило в глубокой тайне.

Вспоминались давние связи Ливонии и Польши.

Некогда Конрад Мазовецкий создал орден Братьев Добжиньских. Этот военный, рыцарско-духовный орден воевал в Прибалтике в основном с литовцами и жемайтами — еще до появления на этих землях рыцарей-тевтонцев. В войне с прусами Братья Добжиньские не преуспели. В 1235 году произошло их официальное слияние с Тевтонским орденом. Как и ливонцы, Добжиньские Братья носили белые плащи с изображением звезды без меча. Меченосцы, еще один орден, действовавший на тех же землях с теми же целями, получил свое название по знаку на гербе: маленький красный крест с расширяющимися концами, а под ним — вертикально положенный меч. Меченосцы носили красные плащи — в отличие от ливонцев.

Весь этот древний прах, мечи, звезды, черные и белые облачения, были вытащены на свет королем Сигизмундом и магистром Кетлером при переговорах в Вильне. Дело было нешуточное. Речь шла о разделе Ливонских земель. И сделать это нужно было до того, как на них утвердится русский медведь.

Эрик Шведский тянул руки к Ревелю, Сигизмунд Польский — к Ливонии.

Русские спешили. Нужно было успеть взять Феллин до того, как поляки примут окончательное решение.

* * *

Подкоп занял остаток дня и всю ночь. Решили не спать. Запалили факелы и продолжили работу. Рядом с местом подкопа горел костер, и видно было, как мелькает на фоне горящего пламени тонкая фигурка Евдокии. Девушка носила воду — где только брала? — и каждый раз показываясь из ямы, люди могли умыть лицо и выпить глоток-другой.

К их лагерю подходили и другие русские воины. Для каждого у Евдокии находился глоток воды и ласковое слово. Никто не понимал, как очутилась здесь эта девушка, ясная и светлая, точно снежинка. Конечно, в русском лагере были женщины. Подруги и жены солдат, отбившиеся от ливонских наемников маркитантки, разного рода «веселые дамы». Но ни одна из них не была похожа на Евдокию, хотя и среди таких, конечно, встречались заботливые и добрые.

Севастьян орудовал лопатой наравне с остальными. Его кожаные перчатки были испачканы и вот-вот грозили лопнуть, но он не обращал на это внимания. Ему хотелось, чтобы Курбский, когда завершится осада, похвалил его прилюдно. Чтобы Адашев — который, по слухам, тоже где-то здесь, — отозвался о с одобрением. Чтобы известие о его доблести до государя. Это было вполне извинительное честолюбие для молодого человека.

Кругом галдели голоса. Ставились подпорки, чтобы стена не обрушилась раньше времени. Снаружи суетились осажденные, что-то сыпалось то и дело со стен, но всякий раз потоки горячей воды и град камней проносились втуне. Ни один из Севастьяновых солдат не был даже задет ими. В последнее мгновение они успевали отойти, нырнуть в подкоп или прижаться к стене.

Почему так происходило, никто не знал. «Может, это Евдокия нас хранит? — подумал неожиданно для самого себя Севастьян. — Может, она — наш добрый ангел? Наш хранитель?» Он слыхал о том, что некоторые отряды возят при себе живые талисманы. Это может быть кошка, собака, ребенок, женщина, птица в клетке — любое существо, какое только случится. И пока это существо находится с отрядом, отряд будет жить и побеждать. Конечно, без потерь не обойтись, на то и война, но по сравнению с другими отрядами, которые не потрудились обзавестись таким талисманом, эти потери всегда оказываются ничтожными.

Суеверия, подумал Севастьян, качая головой. Глупости! И все же Евдокия незримым образом хранила саперов от гибели, и не признать этот очевидный факт было бы глупо.