Проклятая книга

Поднялся общий крик, заглушивший тихий голос рассудка. «Люди, осуждаемые чувством государя мудрого и милостивого, не могут представить никакого оправдания, а их козни весьма опасны!». Сильвестр был отправлен на Белое море, в уединенную Соловецкую обитель — благое место для спасения души! Адашев как персона светская пострадал больше — сперва хотели отправить его в ссылку и поселить в новопокоренном Феллине, но затем перевели в тюрьму в Дерпт, где он и умер несколько месяцев спустя. Царь охотно поверил в то, что уличенный изменник сам себя отравил ядом…

* * *

До прибытия в Дерпт осужденного Адашева оставалось несколько недель…

Фюрстенберг, бывший магистр Ливонского ордена, разговаривал с князем Иваном Мстиславским. Поневоле сравнивал князь Иван Фюрстенберга с ландмаршалом Белем, который точно так же стоял перед русскими командующими и говорил с ними об истории ордена и о погибшей его славе.

Магистр держался иначе. Тоже с достоинством, но говорил исключительно о материях житейских. О золоте, о богатстве ордена, о его землях. Кто и как будет теперь этим владеть? Магистр просил отпустить его из Феллина вместе с орденской казной, но боярский совет не принял этого условия.

— Государь наш Иоанн Васильевич желает держать вас пленником, — был ответ Мстиславского, который недавно получил строгие указания: великого магистра не выпускать ни под каким видом!

Лицо магистра исказилось от ужаса, который старик даже не попытался скрыть. Весть об участи, постигшей ландмаршала Беля, уже дошла до Феллина, и большой радости оттого, что теперь во власти Иоанна Васильевича окажется Фюрстенберг со своими людьми, никто из ливонцев не испытывал.

— О, нет! — воскликнул Фюрстенберг, будто забывшись.

— К несчастью, такова воля государя, — развел руками Мстиславский. — Впрочем, от его лица обещаю вам, что вам будет оказана милость. Мы решили освободить только немецких наемников.

По щеке Фюрстенберга пробежала судорога, он сжал жилистый кулак, взмахнул им в воздухе и сквозь зубы проговорил:

— Лучше бы вы их повесили, а нас отпустили!

— К несчастью, это невозможно, — повторил Мстиславский, — такова воля нашего государя!

Фюрстенберг несколько мгновений глядел ему прямо в глаза. В водянистых выпученных глазах ливонца князь Иван отчетливо прочитал: «Ну и дрянь же ваш государь с его волей!». Ему даже почудилось, что ливонский магистр произнес эти слова вслух, и Мстиславский торопливо огляделся по сторонам. Но нет, свое мнение Фюрстенберг оставил при себе. Весьма благоразумно. Мстиславский, разумеется, не станет делиться своими соображениями с прочими русскими вельможами. Времена, судя по тому, как расправились с Сильвестром и Адашевым, настают чрезвычайно беспокойные. Еще припишут вышеуказанные мысли самому Мстиславскому!..

Послали за немецкими наемниками, которые охотно сдались в плен и даже согласились расстаться кое с каким оружием. Эти притопали на двор и встали, привычно сбившись в кучу. Глядя на них, князь Мстиславский вдруг как-то очень ясно осознал: они не в первый раз переживают поражение и плен. Их уже захватывали и продавали, их уже оценивали и покупали, им, бесправным пленникам, уже предлагали вступить в ряды победоносной армии — за более приятную плату, чем мог предложить прежний работодатель, ныне разбитый… Все это они уже переживали не по одному разу и теперь снова ждали повторения того же самого.

И Мстиславский, глядя на наемную сволочь, безмолвно поклялся себе: не будет для них повторения! Слишком уж уверены они в собственной безнаказанности! Сперва чинили разбой, как хотели, потом сражались — сражались, правда, недурно, — но в последний миг бросили своего нанимателя и теперь косят собачьим, просительным и вместе с тем нахальным взором в сторону победителя.

Нет. Пусть даже и не надеются.

И тут прибежал запыхавшийся вестовой.

— Князь! Государь батюшка! — крикнул он еще издали, размахивая сдернутой с макушки шапкой.

Мстиславский сдвинул брови. Фюрстенберг, стоя рядом, сжался. Он догадывался, что именно взволновало посланного.

— А говорили, в Феллине вся казна ливонская собрана! — задыхаясь, говорил он, от возбуждения проглатывая целые слоги. — А вот ни одного сундука целого здесь нет! Клянусь тебе!

Он вывернул карманы своего кафтана, как будто хотел показать, что не взял ни пенязя.

Мстиславский налился гневом, как грозовая туча — громом. Медленно повернулся всем корпусом в сторону старика великого магистра — теперь уже пленного и низложенного.

— Где сокровища ордена?

— У немцев, — не скрывая злорадства, отвечал Фюрстенберг и показал на них пальцем. — Их товарищи еще раньше разломали эти сундуки, забрали все, что там отыскали и бежали через те проломы в стенах, что сотворили храбрые русские саперы…

Доклад Фюрстенберга подтвердился почти тотчас: на площадь притащили еще десяток немцев, захваченных во время бегства русскими войсками. У тех имелись при себе довольно большие суммы ливонскими артигами, а также сокровища из золота и драгоценных камней.

Был среди них и тот рыжебородый наглец, который посмеялся над стариком, когда тот напомнил ему о чести.