Проклятая книга

К счастью, стрелец обернулся быстро. Наконец под окном загрохотала телега (Вадим улыбнулся, видя, как насторожились дьяк с купцом). Затем у двери потоптались и вломились — стрелец и с ним мужичок, очевидно, владелец телеги.

— А я говорю, кто мне запла… — говорил мужичок, явно недовольный тем, как обошлись с его телегой. — У меня сено! — выкрикнул он, завидев дьяка, и стремительно выскочил на двор.

Вадим встал.

— Идемте, — сказал он.

На телеге, как и ожидал Вадим, лежал убитый человек. Над ним жирно клубились мухи, по воздуху распространялся неприятный запах — как будто гнилое болото поднялось и пришагало в гости, со всеми своими разлагающимися моллюсками.

Дьяк побледнел, схватился за горло. Гаврильчиков шарахнулся к стене и метнул на Вадима взгляд, полный самой лютой злобы. Ни страха, ни сожаления в этом взгляде не читалось. Вадим понял, что в своих предположениях не ошибся. Гаврильчиков действительно считал свои деньги самой лучшей частью обитаемой Вселенной и ради них решился на поступок отвратительный и жестокий: он убил Аникеева и затеял свалить всю вину на Флора и Вершкова.

Осталось только это доказать.

Что это? — сипло спросил дьяк, но, не дождавшись ответа, убежал за угол. Его рвало довольно долго. Пока дьяка не было, стрельцы принесли старое одеяло и накрыли тело. Наконец Чирица возвратился, опасливо поглядывая на вздувшийся ком под одеялом, как будто покойник мог встать и явить ему вновь свое ужасающее безобразие.

Что это? — повторил вопрос Чирица.

— Это — утоплый труп мертвого человека, — сказал Вадим. — Точнее сказать, то, что осталось от сторожа Аникеева, который находился на барже «Скобкариха» и следил за тем, чтобы товар Флора Олсуфьича пребывал в сохранности.

— Труп? — пролепетал Чирица немеющими губами. — Ох!

Он сел прямо на ступени и заплакал, не стыдясь свидетелей.

— Труп — это совершенно другое дело, — проговорил он, немного взяв себя в руки. — Ты меня, Степан Семеныч, прости, я твою сторону больше держать не могу. Покражи — вещь обычная, красть иной раз и сам Бог велит… Богатейте не своим богатством, помнишь — в Евангелии-то?

Вадим подумал, что эта фраза и звучит немного иначе, да и толкование имеет далеко не настолько прямое, однако смолчал. К чему богословский диспут, если власть являет свою готовность сотрудничать с ним, с Вадимом?

— Да, убийство все меняет… Убийство — это я забыть не могу. На это, — он дрожащей рукой указал на тело, — глаза не закроешь, Степан Семенович… Где ты нашел его? — обратился Чирица к Вадиму.

— В кустах, в трех десятках метров от того места, где была баржа Флора Олсуфьича…

— Точно, — кивнул стрелец, который ходил за телом. — Там и лежал. Я нарочно посмотрел — кругом следы, но тело никто не таскал. Было бы видно. Там и лежал, точно говорю. Это он не врет.

— Но баржа пропала, — напомнил Чирица. — Уплыла в неизвестном направлении. Устремилась, так сказать, как лань к потокам вод…

«Опять Писание цитирует, — подумал Вадим, — и опять, кажется, неточно…»

Он вспомнил, как Харузин разбирал книгу про зверей — «Шизиолог». Там про лань рассказывается весьма странная вещь. Будто бы всякая уважающая себя лань питается змеями. Проглатывает змею вместе с ее ядом и тотчас бежит стремглав к источнику вод. Потому что если змею не запить, то можно этим ее ядом потравиться к чертовой матери. Вот такой странный нрав у лани.

Дикое средневековье, ничего не скажешь.

Слово «лань» застряло в голове у Вадима. Поистине, сегодня просто какой-то день озарений! После «Физиолога» на ум пришел Френсис Дрэйк, пират Елизаветы Английской. Этот Дрэйк еще совсем молодой и незнаменитый малый, хе-хе, и ему можно пожать руку в каком-нибудь пабе. И даже сыграть с ним в «дартс». Корабль Дрэйка назывался «Золотая лань». А потом еще как-то. И еще как-то. Переименовывался раз десять.

И почему?

Потому что после каждого серьезного боя от этого корабля оставалась только подводная часть. Все палубные надстройки сносило. После восстановления силуэт корабля менялся. Соответственно менялось и название…

Силуэт другой. Название другое.

Поменять силуэт баржи и намалевать другое имя — ничего нет проще.

— Эврика! — завопил Вадим, пугая лошадь и стрельцов.

— Что? — подскочил Чирица.

Вадим показал пальцем на купца и сказал:

— Вы его задержите, ваше высокоблагородие, до окончания следствия. А то как бы не сбежал.

— Что ты сейчас произнес? — нахмурился Чирица. Свой вопрос он обратил не столько к Вадиму, сколько «вообще» — в пространство. По принципу: «Отзовитесь, люди!». — Я почти ничего не понял.

Лицо государева человека сморщивалось то в одну, то в другую гримасу, но все они были страдальческими.

— Пусть стрельцы господина Гаврильчикова под стражей держат, — сказал Вадим. — Если я ошибся, обвинив его, — отрубишь мне руку. Да пусть он сам, Гаврильчиков, и отрубит — надеюсь, это доставит ему удовольствие.

— Еще какое! — заскрипел зубами Гаврильчиков. — Я бы тебе за клеветы язык отрезал!

— Вот и хорошо, — дерзко улыбнулся Вадим.

Все, теперь он чувствует себя вполне хорошо и уверенно. Нет, никакой ошибки нет и быть не может.