Проклятая комната

— Нет, Лоралина уже не ребенок, Гук, ей пятнадцать лет, и она удивительно похожа на ту Изабо, которую когда-то знал Франсуа де Шазерон. Если, к несчастью, он узнает о ее существовании, одному богу известно, что произойдет. Лоралина родилась среди волков, выросла среди них и знает их язык. Ее сожгли бы живьем, как мою прабабушку. Нет, Лоралина на своем месте, я позабочусь о ней, не бойся. Аббат Антуан де Колонь встретился с Изабо, когда умирала бабушка. Я попросила его наставить Лоралину. Да вот опасаюсь, как бы она не наделала глупостей, не начала мстить за мать. Ведь присутствие Шазерона здесь, в Монгерле, все больше озлобляет ее. Я не хочу повторения истории, Гук. Мне самой стоило огромного труда все забыть — потребовалось тринадцать лет, чтобы научиться любить тебя, заглушить в себе ненависть и мысль о мщении. Сделай так, чтобы Шазерон на несколько дней покинул Монгерль. Антуану де Колоню нужно время, чтобы утешить Лоралину, утихомирить ее гнев. Помоги мне!

Гук помрачнел. Так, значит, аббат из Мутье все знал! Он встречался с Изабо, а ему, Гуку, запретили видеться с ней! Мысль эта потрясла его до глубины души, хотя внутренний голос и говорил, что аббата призвали лишь для исполнения религиозного обряда и не для чего другого. Он взял себя в руки. Нет, его не предали, не отстранили. Только он один по-настоящему разделял судьбу этих несчастных, нес их крест, старался смягчить их участь любовью к Альбери.

— Ты мне поможешь? — настаивал голос Альбери, хорошо понимавшей, как огорчило его ее признание.

Гук покачал головой.

— Это будет нелегко. Какую причину выдумать? Сеньор де Шазерон потерял интерес к семье, да и вообще к людям!

Альбери только этого и ждала со времени бури — с тех пор, как Франсуа де Шазерон вернулся в Монгерль и Антуанетта вынашивала его ребенка.

Изабо и она не переставали обдумывать план мести. И вдруг это стало таким легким, таким очевидным. Шазерон расплатится. И прежде чем умереть, он настрадается, страх будет его преследовать, ни в чем не найдет он облегчения.

Безумная жажда крови неожиданно охватила Альбери. Впившись стальными зрачками в глаза мужа, она изложила ему свои доводы.

3

Антуан де Колонь удовлетворенно потирал руки, внутренне упрекая себя за скрытую радость, поневоле испытываемую им.

— Успокойтесь, отец мой! Никто не должен знать, не забывайте, иначе…

Аббат согласно кивнул в ответ на надтреснутый голос, прозвучавший под надвинутым на изнуренное лицо капюшоном плаща из грубой шерстяной ткани.

— Не бойся, дитя мое. Давно уже я жду этого момента, так что Господь простит меня!

— Да благословит вас Бог от имени этих детей, которых вы спасете своим молчанием.

Антуан де Колонь наклонил голову, укрепляя дух свой перед этой очевидностью, чтобы не слышать голоса совести. Впервые за многолетнее служение Всевышнему он нарушит свой долг, преступит главную заповедь: «Не убий». Он, разумеется, не приложит к этому руку, однако будет виноват в том, что дал согласие исполниться суду женщины, пренебрегши судом божьим. Он взял сухонькими руками деревянный крест и кожаный кошель, наполненный экю, которые лежали на столе, и протянул их посетительнице.

— Да пребудет с тобой мысль о Христе, да поможет тебе он обрести покой!

— Только когда он сгинет, отец мой. Погибнет от руки той, которую породил. И тогда, быть может, если захочет Бог, я снова стану матерью. На все воля Божья, отец мой! — с одышкой проговорил надтреснутый голос.

Антуан де Колонь отвел глаза. Сердце его вдруг сжалось. Он чувствовал себя таким презренным за то, что воспользовался этой ненавистью ради избавления края от Франсуа де Шазерона и его преступлений. И хотя у него не было других доказательств, кроме обвинений Тюрлетюш, он, как и покойный Гийом де Монбуасье, был уверен, что все загадочные исчезновения людей в течение шестнадцати лет были делом рук их сеньора. И это не считая пяти убитых духовных лиц, направленных его предшественником для расследования странных ночных занятий Франсуа де Шазерона. Он был готов на все, лишь бы пролить свет и осудить его деяния! Но женитьба на родственнице герцога Бурбонского, фаворита короля Франциска I, сделала Шазерона недосягаемым. Слишком могущественным. И более чем когда-либо он распоряжался жизнью и смертью вассалов на своих землях. Хватит терпеть. Зажиточные горожане боялись его, как и вилланы. И для прекращения злодеяний оставалось лишь одно средство…

«Только волки пожирают друг друга, — подумал он, улыбнувшись Изабо, светлые глаза которой за годы бессильного гнева подернулись пеленой безумия. — Когда все закончится, надо будет позаботиться о ней и ее дочери, навсегда удалив их из этих мест».

— А теперь уходи, — прошептал Антуан де Колонь, словно продолжая свою мысль. — В Париже найдешь отца Буссара. Он мой давнишний друг, он ждет тебя и позаботится о тебе.

Изабо легонько кивнула, скрывая за этим знаком согласия смутный страх, какую-то боязнь перемены.

«Обрести свободу после стольких лет! — думала она. — Да вот только сумею ли я оценить ее?»