Проклятая комната

Изабо сразу узнала его — видела во Дворе чудес. Пока Ла Палис расплачивался за солидную порцию каштанов, старик понимающе подмигнул ей. Стало быть, Крокмитен последовал ее совету и предупредил своих людей. Причин для радости вроде бы не было, но это доставило ей удовольствие. Благодаря всем им она чувствовала себя в безопасности всюду, куда бы ни пошла.

— Думается, это самый прекрасный день в моей жизни, — призналась она, отходя от тележки и взяв из кулька горячий каштан.

Они сели на скамейку, стоявшую под деревом, протянувшим над водой заиндевелые ветви.

Ла Палис начал рассказывать неприличный анекдот.

Позади них, несколько в стороне, пролегала мощеная дорога, оттуда доносились цоканье подков и скрип колес. Но Изабо слышала лишь собственный смех, которому удалось проложить дорогу от ее ног к рукам, от рук к глазам, от глаз к губам — смех как бы бесконечно омывал изнутри ее тело, запачканное ударами судьбы.

Она встала, отошла, чтобы высморкаться. Она была полна решимости больше не смотреть на Ла Палиса, дабы тот укротил свою неуемную веселость, и подошла к воде. Он тотчас присоединился к ней и мягко положил ей на плечи руки, заставив повернуться к нему лицом. Изабо все еще неудержимо смеялась, забыв об осторожности. Сама не понимая как, она очутилась в его объятиях. Теплый и ласковый голос обволакивал ее: «Я люблю вас, Изабель!» И тут же все ее существо растворилось в этом тихом призыве, в таком нежном поцелуе, что ноги ее будто оторвались от земли. Когда дыхание ее восстановилось, она уже не смеялась и едва ли ей помнилось, что когда-то у нее было другое имя — не Изабель. Она захотела что-то сказать, но он остановил ее быстрым поцелуем. Он все еще прижимал ее к своей бархатной одежде.

— Не надо, — сказал он, — ничего не отвечайте! Я сделал вам признание так же, как вы подарили мне счастье. Пусть оно будет вашим амулетом, пусть оно опьяняет вас, как пьянит меня. Время принадлежит вам, Изабель. Если однажды вы станете моей, вы отдадите мне его, и этого будет достаточно. А пока распоряжайтесь собой и позвольте мне обучать вас.

Он опять поцеловал ее, но в этот раз она ждала этого поцелуя. Закинув ему за шею руки, она слилась с ним, не замечая взглядов зевак. Он мягко, почти через силу, отодвинулся от нее, оставив только ее руку в своей руке, и повел за собой. Они молча шли к карете, ждавшей их на набережной, оба были смущены внезапно открывшейся им новой близостью.

— Куда вы теперь меня повезете? — наконец спросила Изабо, когда они подошли к экипажу.

— Куда бы вы хотели?

— Не знаю… Куда угодно, никуда… Я чувствую себя поглупевшей, я не…

Печально улыбнувшись, он приложил палец к ее губам.

— Хотите вернуться?

Изабо совсем не хотелось возвращаться. Она призналась в этом, помотав головой и быстро произнесла:

— Нет, нет, день только начинается, почему бы мне хотеть вернуться?

— Чтобы защититься от меня!

Она застыла на последней ступеньке перед открытой лакеем дверцей кареты. Обернулась, внимательно посмотрела ему в глаза. Он казался по-настоящему взволнованным, однако она была взволнована еще больше.

— Я должна это делать, мессир? — спросила она и вошла в карету.

Лакей закрыл за ними дверцу, сел на облучок, дождался приказания. Жака, казалось, раздирали противоречивые чувства. Он взял ее руки. Сидели они друг против друга в полутемной карете, окошки которой были закрыты кожаными занавесками, немного защищающими от холода. Изабо не чувствовала беспокойства. Инстинкт волчицы говорил ей, что он не лгал.

— Должен сказать вам, Изабель… Я не опровергаю сложившейся обо мне репутации. Я соблазнитель и не могу отрицать, как я люблю женщин и любовь. Почти так же, как войну. Для меня это что-то вроде игры. Скажу по правде, в мои намерения входило соблазнить вас, поиграть с вами на простынях, на которых я столько раз обещал невозможное другим женщинам. Потом я бы ушел, а вы бы позабыли обо мне или нет. Как и другие, вы увлеклись бы мной, а потом прокляли.

У Изабо было ощущение, что эти слова трудно давались ему, и тем не менее они, казалось, относились к ней. Все это она знала и даже ждала, чтобы он увез ее к себе. Только не знала, желала ли она этого, и потому решила, что все станет ясно в нужный момент. Знала она и то, что он не применит к ней насилие. Она лишь хотела познать другие чувства, отличающиеся от тех, пропитанных ужасом, что хранила ее память.

— Это опытный мужчина, — утверждала Рюдегонда, — и ни одна женщина, включая меня, не испытала с ним большего наслаждения.

И все же Изабо подбодрила его:

— Продолжайте, мессир.

— Правда в том, что я не хотел видеть вас отличающейся от других. Но вы именно такая, Изабель. Я не смог бы сказать, в чем состоит это отличие, но оно есть. Когда я обнимал вас, гордясь вашей податливостью, я в то же время проклинал себя, представляя вас в моих объятьях. Мы не поедем ко мне не потому, что я это не жажду, а потому, что люблю вас и хочу это доказать. Вот и все.

Руки его повлажнели, она чувствовала, что ему было не по себе. Но с ней такого не происходило. Напротив, она чувствовала себя вполне уверенно.