Проклятая Мангазея (СИ)

Женщины и Кирилл переглянулись и тихо вышли, притворив дверь.

В горнице все, как по команде, уставились на Настю. Та подавила в себе смущение и молча, опустив скорбно голову, удалилась. Не слышала, как свекровь злобным голосом прошипела:

– Всё проклятая Настька виновата! Чует моё сердце! Ведьма!

Никто ей не ответил. Лишь в глазах застыл ужас. А Кирилл, прищурив глаза, проговорил со страхом, оглянувшись на дверь:

– А что тогда делать, матушка?

– Извести её надо, – шептала женщина. – Я к ворожее пойду, совета просить.

– Страшно-то как! – сгорбилась старшая дочь.

Настя, прислонившись ухом к двери, едва услышала суть разговора. Страх сжал сердце. Быстро ушла к себе. Ноги подрагивали от слабости. Голова пульсировала.

Пыталась поразмыслить – ничего не получалось. Страх словно сковал её мысли. И тут же всё же подумала: «Завтра же начну лечить Клима. Надо составить из лучших трав настои и отвары. Сумею ли?»

Остаток дня Настя провела в торопливых попытках составить и собрать дополнительно какие-то редкие травы. Их не оказалось. Это обеспокоило. Зато страх прошёл, и в душе что-то произошло. Стало спокойно и легко. Лишь изредка в груди что-то щемило, но скоро прошло. Спала она в эту ночь крепко и долго. А с утра успела до матушки навестить Клима и напоить отваром.

– Я подниму тебя на ноги, Климушка, – уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.

– Ты так уверена? Хорошо бы! – и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. – Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?

Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую тишину крохотной комнатки. Это тут они предавались любовным забавам совсем недавно. А сейчас Клим лежал без сил и желания. Хотя о желании говорить ещё рано.

Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.

Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И Настя с трудом заставила себя проговорить:

– Заснул. Я помогу ему, обещаю.

После обеда у Насти появилось острое желание посетить отца. Думала она недолго. Молча оделась и, не предупредив, убежала из дому.

Тимофей собирался уходить по делам. Однако тут же снял кафтан и чмокнул дочь в щеку, оглядел её. Глаза его показались колючими.

– Ты какая-то странная, доченька? Что произошло?

– Ох, тятя! Я весь день думаю о Климе. Жаль мне его. А почему – и сама не могу понять. Что-то со мной случилось за этот день. Да и за ночь тоже. Вроде бы зря я на него так окрысилась.

– Стало быть, дочь, совесть у тебя ещё не потеряна? – изрёк отец сурово. – То хороший знак. Я рад, что ты проснулась.

– Ты меня не осуждаешь, тятя?

– Как же! Осуждаю! А как не осудить? Плохие дела вершить – значит, и на осуждение будь готова. Да, ты моя дочь и единственное родное существо у меня. Потому могу легко и простить. А ты подумай про себя, сходи в церковь, помолись. Исповедаться ты, конечно, не осмелишься. Да что с тебя взять! Ты, наверное, сама не знаешь, каким богам тебе молиться. В тайге мы ничего такого тебе не втемяшили, в твою непутёвую голову. И за то тоже будем ответ держать, – приподнял отец голову и глянул в потолок.

– Ты в этом уверен, тятя? – как-то странно, с нотками неуверенности, спросила Настя. Её глаза бегали в разные стороны, скрывая чувство неуверенности и сомнения. А Тимофей строго глядел на дочь и тоже сомневался в силе своих слов. Но придушить любовь к дочке сил не было. Да и желания. Потому со вздохом молвил:

– Ты, дочка, подумай о моих словах. Не в церкви перед попом покайся в своих грехах, так перед собой. Тоже дело сделаешь. Для себя доброе. С грехом в душе трудно жить. Мы ведь в христианском мире живём. То тоже учесть стоит.

Отец заметил, что его слова упали на благодатную почву. Может, дочь опомнится? А месть не самое лучшее в мире чувство. Такие мысли слегка будоражили, волновали Тимофея. И он поглядывал на мрачное лицо дочери. Понимал, какая борьба шла у неё внутри, и посчитал за лучшее не мешать. Лишь сказал ласково:

– Ты тут побудь маленько, а мне пора. Дела. Потом ещё поговорим. Пока.

Настя благодарно кивнула, проводила отца до двери. А он обернулся и с лёгкой улыбкой заметил не так строго:

– Всё ж ты зверёныш, но я тебя так люблю, что не мыслю жизни без тебя. А ты так редко стала приходить, мой любимый зверёныш. Надеюсь, что ты справишься с ним

– Буду стараться, тятенька! А приходить тоже стану чаще. Я тебя люблю! – крикнула она уже вдогонку и радостная улыбка осветила её смуглое лицо.

Что-то произошло с Настей. Ей казалось, что она уже не ощущает той неприязни к свекрови и мужу, что глодала её столько времени. А с Дашкой постоянно старалась наладить прежние отношения. Получалось, но медленно.