Проклятая Мангазея (СИ)

– Как ты посмел, грешная падаль, такое мне сказать?! Как язык повернулся? О Господи, – поднял он глаза к потолку, – вразуми меня и помилуй! До чего я дошёл! Со мной хочет породниться нищий бродяга! Вон!

– Простите, батюшка, – продолжал играть Тимошка, – хотел, как лучше. Без ссоры.

– А ты, божья сволочь, говорил с дочкой? – вдруг спросил поп.

– Как мог, ваше преподобие! Она вообще ничего не знает.

Поп пристально глядел в честные наивные глаза Тимошки и долго не смог найти нужных слов. Краска сменилась бледностью лица, и он чуть успокоился.

– Не смей ничего больше мне говорить, негодный прощелыга! Больше сюда ни но­гой! Спущу собак на тебя!

– Очень жаль, ваше преподобие, – вздохнул Тимошка и направился к двери. Он медлил в надежде, что поп вернёт его. Не вернул. И Тимошка вышел, окончательно ре­шив, что обязательно обрюхатит Агафью.

Глава 7

Отец Яков долго сидел, словно оглушённый таким поведением Тимошки. Жену, за­глянувшую к нему и позвавшую обедать, прогнал грубо и раздражённо.

Думы, одна неприятнее другой, не покидали его голову. Сердце предательски и тревожно бухало в груди. И подумалось, что не дай Бог ещё сердце подведёт. А у него дети. Их надо поставить на ноги. Одна мать с этим не справится.

Вспомнив слова Тимошки о незнании ничего дочерью, усомнился. Матушка намека­ла как-то, что та уж слишком приветливо поглядывала на болвана Тишку. Встал, по­ходил, успокаиваясь и прислушиваясь к щемящему сердцу. Кликнул жену. Та загля­нула в щель двери вопросительно.

– Пусть Агафья зайдёт. Разговор имею к ней.

Боясь спрашивать о причине, матушка исчезла. А отец Яков всё раздумывал о странном поведении Тимошки. Его шкурках и тех денег, которые он так глупо потерял. Пять сороков!

Робко вошла Агафья и стала у двери в ожидании. Отец поглядывал на дочь суро­во, молчал, нагнетая обстановку страха и робости на дочь. Наконец спросил тихо:

– Ты встречалась с Тимошкой? Отвечай, как на духу, дочь моя!

Бледность заполнила всё лицо девушки. Она молча стояла, не в силах справить­ся с охватившем её ужасом расправы. Но понукаемая отцом, прошептала:

– Матушка ведь запретила, батюшка. Нет, тятя! – ответила девушка, словно ныряя в ледяную прорубь. – Как можно!

Отец пристально смотрел на дочь. Та стояла, опустив голову, бледность не по­кидала её лица. Раздумывал, правду ли та молвила. Угадать точно не смог.

– А в мыслях держала? Думала о нём? – уточнил он.

– Изредка думала, тятя, – почти шёпотом ответила Агафья. – Он парень красивый.

– Говоришь, как потаскушка! – взорвался отец. Даже жена, стоящая рядом с доч­кой, вздрогнула, испугавшись. Женщины молча ждали продолжения. Но не услышали.

– Агафья, что случилось? – спросила тихо мамаша. – Что ты такое натворила?

– Ой, мама! Ничего я не натворила! Я не могла сказать тяте неправду. – И зали­лась слезами отчаяния и настоящего горя. Родители не могли понять какова истин­ная причина такого плача и переживания дочери.

Последние слова дочери показались отцу правдой, и он помаленьку успокоился. Даже снизошёл до объяснения, заявив всё же со злыми тонами в голосе:

– Этот проходимец Тимошка вздумал просить нашу дочь в жены! Даже большие деньги предлагал. Надо же дойти до такой наглости, Господи!

– Ты ему, конечно, отказал, батюшка? – спросила жена. – А сколько денег у него?

Супруг глянул на жену грозно. Прикусила язык и больше не задавала глупых вопросов. Лишь утешала всё ещё рыдающую дочь.

– Ладно, матушка. Пусть Агафья идёт к себе. Обед на столе? Водочку поставь.

Жена поняла, что гроза миновала и поспешила увести дочь.

За столом нависла гнетущая тишина. Матушке так не терпелось побольше узнать о разговоре с Тишкой, что она то и дело поглядывала на супруга. Тот всё понимал, помалкивал и без аппетита поглощал обед. Даже пропустил вторую плошку за воро­тник, чем испугал попадью. Она то и дело крестилась, шептала молитвы, а поп чувс­твовал нарастающее раздражение. Вдруг показалось, что супруга стала похожа на свинью матку, вот-вот готовую опороситься. Бросил зло ложку и ушёл к себе. По­падья бросилась к нему, получила в ответ рык и поняла, что всё не так просто и легко. К тому же супруг сказал, не оборачиваясь:

– В храм не пойду. Хвораю. Всех прогоняй!

Хозяйка так перепугалась, что не осмелилась ничего спросить. Лишь это немно­го успокоила отца Якова. А матушка посеменила к дочке. Та лежала на кровати, утёрла слезу, подняв голову. Спросила устало:

– Что вам, матушка? Вы чем так испуганы?

– Отец что-то уж сильно расстроился. С чего бы так? Тимошку прогнал, что ж ещё? Или ты что-то знаешь да помалкиваешь?

– Что я могу знать, матушка? Я сама так испугалась! Об чём папенька говорил с тем Тимошкой? Он вам не сказал?

– Так сама слышала, – с подозрением сказала попадья. – Говори, коль что зна­ешь. Не молчи, тебе легче станет, коль выговоришься. Дочка?