Мне было любопытно, я растерялся и довольно сильно испугался. Уж не знаю, что могло появиться на свет в результате этой пантомимы, но только не рукопись Шекспира — совсем не та форма.
То, что появилось, меня разочаровало. Небольшая овальная деревянная шкатулка, на откидной крышке которой виднелась инкрустация в форме звезды. Хетч открыл ее. Не поднимая шкатулки с земли, он поманил меня, чтобы я взглянул поближе. Внутри лежала стеклянная склянка, чуть длиннее пальца, с потертой позолоченной пробкой. Обращаясь со склянкой осторожно, словно с ящиком Пандоры, Хетч вытащил ее и положил на пухлую ладонь.
— Смотрите внимательно, — предложил он. — Что вы видите внутри?
— Щепку.
— Так. И…
— Действуй, — каркнул ворон.
— Щепка серая, на ней несколько пятен, — продолжал я, стараясь не обращать внимания на птицу.
— Совершенно верно.
Я протянул руку, чтобы взять склянку с ее ничем не примечательным содержимым и как следует рассмотреть ее, но Хетч сунул ее в шкатулку и снова начал укутывать в шерстяную ткань.
— Вам не стоит трогать то, что внутри, мистер, — сказал он. — Именно от этого у Долл мурашки.
О чем, во имя Господа, он говорит? Я уже собирался сказать, что мне нужна совсем не эта вещь, как Хетч поднял руку, призывая меня помолчать. Он все еще стоял на коленях, а когда снова поднял на меня глаза, на его потном лице было странное смешанное выражение — страх и расчет.
— Вы действительно работаете на Филипа Хенслоу, да? — спросил он.
Так же, как в прошлый раз я качнул головой, отрицая, что принадлежу к «шекспировским ребятам», так и сейчас изобразил удрученную улыбку, давая понять, что и тут он не ошибся. Конечно, я чувствовал себя лучше, чем если бы пришлось откровенно лгать, но особого счастья не испытывал.
— Я так и знал! — воскликнул книготорговец. — Этот человек готов сунуть руку в любой карман. Театры, медвежьи ямы, да все, что угодно — только скажите, и Филип Хенслоу уже там, зарабатывает пенни. Но позвольте сказать вам, Николас Ревилл, что вашему нанимателю стоит остерегаться этой штуки.
И он указал на деревянную шкатулку. Настала его очередь читать по моему лицу, и прочел он только одно — смятение.
— Вы не знаете, что это такое, верно? Старина Хенслоу отправил вас покупать нечто, не сказав, что именно?
— Да, я не знаю, что это такое, — признался я, на этот раз сказав чистую правду.
— Ну как же, дружище! Вещь, надежно спрятанная в стеклянную склянку… это кусочек Истинного Креста. И на нем кровь нашего Господа.
Сначала я решил, что ослышался или что он пошутил. Потом внимательно всмотрелся в лицо Улисса Хетча и понял, что это не шутка. Перед глазами все поплыло, а ноги подкосились.
Разумеется, как и любой другой, я имел общее представление о реликвиях. Слышал о сосуде с кровью Христовой, хранившемся в Уолсингеме, и о костях святых, хранившихся повсюду. Но все же в последние годы подобные вещи пользовались не очень хорошей славой, поскольку ассоциировались со старой религией. К примеру, мой отец, приходской священник, называл их папистскими безделушками. Он говаривал, что те, кто ищет спасения через старые кости, лучше бы просили милосердия Божьего без посредников, а не глазели бы на то, что, скорее всего, является останками овец и свиней. Но одно дело — слушать об этом с кафедры проповедника, и совсем другое — столкнуться с подобной вещью, что называется, во плоти.
Возможно, книготорговец решил, что сделал недостаточно для того, чтобы убедить меня, поэтому он снова развернул деревянную шкатулку, открыл ее и вынул не склянку, а полоску свернутого пергамента. Его он мне и протянул, велев быть очень осторожным.
На пергаменте виднелись буквы, но совсем выцветшие. Сам он тоже был протертым и порванным, и я испугался, что он рассыплется у меня в руках. В неверном свете палатки я пытался прочитать слова, но разобрал только несколько, причем написанных по латыни, среди них:
Я вернул пергамент Хетчу.
— У меня есть это по-английски, — сказал издатель. — Здесь подтверждается, что щепка в склянке — кусок Истинного Креста, спасенного из Храма Гроба Господня в Иерусалиме. Подписано и скреплено печатью Джеффри Мэппстоуном, рыцарем. Все это очень древнее.
— Но как… как к вам это попало?
— Говорят, что в прежние времена ею владел нищенствующий монах. Потом из его рук она перешла в другие — и добралась до моих.
У него это прозвучало так, словно это был естественный процесс, но могу поспорить на недельное жалованье, что он приобрел реликвию отнюдь не честным путем.
— И вы хотите продать эту штуку?