Проклятая реликвия

— Конечно, не к лицу продавцу говорить подобное, но я буду счастлив избавиться от этой «штуки», как вы ее назвали, — признался Хетч. — Уж что с ней сделает мистер Хенслоу, дело его, а я сыт по горло. Ее владельца не ждет счастливая судьба, хотя я этого не знал, пока не… получил ее. Говорят, что прикосновение к ней означает смерть.

Может, это была так называемая болтовня продавца, упорно разжигающего интерес к вещи, подчеркнув ее опасность, но у меня по затылку поползли мурашки.

— Вы могли бы отдать ее. — Я помолчал, тщательно подбирая слова. — Должно быть, есть много людей, которые будут счастливы, если получат подобную вещь.

— Отдать? Я должен зарабатывать себе на жизнь, мистер Ревилл. Почему бы мне не честно не заработать пенни-другой? Никто не получит ее, пока не даст мне справедливую цену.

Он вытащил из сундука помятое оружие. Старый ржавый пистолет, с выпуклой рукояткой и прямым дулом.

— Я всегда храню его заряженным, наготове, — заявил Улисс Хетч, поигрывая пистолетом. — Мир полон негодяев.

— Мистер Хетч, — сказал я, устав от всего этого и ничуть не испугавшись его оружия. — Пора кое-что прояснить. Чистая правда, что я пришел к вам с целью кое-что приобрести, но… не то, что содержится в склянке. Я ничего не знаю о крестах, хоть истинных, хоть нет.

При этих словах Хетч сунул шкатулку обратно в сундук и запер его на висячий замок. Однако пистолет не убрал, а прижал к груди, словно собирался в любой момент пустить его в дело. Все, что он делал, он делал медленно, но мне казалось, что он специально затягивает каждое свое движение, чтобы дать себе время подумать. Я взглянул на птицу. Держи-крепче теперь так заинтересовался происходящим, что даже не притворялся, будто смотрит в другую сторону.

— Так вы не актер? — спросил, наконец, Хетч.

— Нет, я актер. И пришел к вам именно по театральному делу. Если коротко, я слышал, что у вас есть грязные страницы пьесы Уильяма Шекспира под названием «Домициан». Мне поручили купить ее у вас.

К этому времени Улисс Хетч с трудом поднялся на ноги. Смешанное выражение, обуревавшее его, пока мы разговаривали о реликвии — страх и расчет — сменилось на лице торговца настороженностью.

— Хенслоу?

— Я никогда этого не говорил, а думать можете все, что угодно, — сказал я, все сильнее раздражаясь и волнуясь, и быстро перешел к главному, чтобы он не начал упрекать меня за то, что я ввел его в заблуждение. — Предлагаю справедливую цену за эти грязные страницы Шекспира. В смысле, Уильяма Шекспира.

— Шекспира, тьфу! — буквально выплюнул он. И добавил более спокойно: — Грязные страницы «Домициана»? Возможно, у меня есть то, что вам нужно. А что вы называете справедливой ценой?

— Скажем, три фунта.

— Скажем, шесть фунтов.

— Четыре.

— Пять.

— Согласен, — сказал я.

В первый раз на лице Хетча появилась улыбка.

— Вы никогда не станете ни толковым покупателем, ни продавцом, мистер Ревилл, если будете соглашаться так быстро. Возвращайтесь через час. То, что вы просите, лежит где-то среди других бумаг, и мне нужно время, чтобы отыскать рукопись. Пять фунтов. И на попятный не идите.

— На попятный не пойду, — согласился я.

— Можете дать мне сейчас фунт, чтобы доказать серьезность своих намерений?

Я вытащил кошелек и достал оттуда два золотых — часть денег, что Шекспир дал мне после вчерашнего разговора. Это была большая сумма — не думаю, что в моем кошельке когда-нибудь лежало столько денег — знак доверия с его стороны. С другой стороны, сказал я себе, пайщики «Глобуса» — люди состоятельные (разумеется, в сравнении с простыми актерами). Книготорговец взял деньги, и его отношение ко мне изменилось. Он заулыбался, и я решил воспользоваться таким изменением его настроения.

— Дайте мне кое-что в обмен на монеты, чтобы доказать серьезность своих намерений, — сказал я. — Кое-какие сведения.

— Смотря какие.

— За что вы так не любите Шекспира?

— Действуй! — каркнул ворон Держи-крепче.

Улисс Хетч вздохнул. Потом посмотрел на сундук, на котором прежде сидела Вопинг Долл.

— Когда-то мы поругались из-за нее.

— Из-за нее?

— А что вы так удивляетесь, мистер Ревилл? В свое время она была очень даже неплохим товаром, хоть сейчас и упала в цене.

Должно быть, на моем лице по-прежнему отражалось удивление, потому что Хетч добавил:

— А-а, вы считаете господина Уильяма Шекспира важной персоной, таким респектабельным. Но позвольте вам сказать, что, когда он впервые появился в нашем городе, был он юным, безрассудным и полным огня. Много лет назад. Ха, даже я в те годы был худым. Именно тогда Держи-крепче и усыновил меня. Ворон не стал выглядеть старше, а вот я несколько изменился.

— И после всех этих лет, мистер Хетч, почему вы до сих пор..?

— До сих пор… что?

— До сих пор обижены.

— Некоторые вещи, происходившие с тобой в юности, нельзя забыть — и простить, — вздохнул Хетч. — Шекспир завоевал мою Долли словами. Она впитывала ушами и его слова, и его самого.

— Зато теперь вы обладаете некоторыми его словами, — произнес я, догадываясь, где скрывалась истина. — Вам нравится владеть его грязными страницами.

— Может, вы и правы.

— И все же вы готовы продать их?