Проклятая шахта. Разгневанная гора

– Знаешь, ведь раньше я никого не убивал, – пробормотал он. Потом отвернулся и снова стал смотреть в огонь. – За всю войну я не убил ни одного человека, даже покойников не видел. Я был в транспортной службе сухопутных войск, все время находился в глубоком тылу. А потом, поскольку раньше я плавал на угольщиках, приписанных к Суонси, меня перевели в части водного транспорта. Это, понимаешь, не я придумал минные ловушки. Это капитан, будь он трижды проклят. Откуда мне было знать, что все судно вспыхнет и взлетит на воздух? Я думал, взрыв просто пробьет борт и оно тихо-спокойно пойдет ко дну. Откуда мне было знать, скажи ты мне на милость? – Дэйв был возбужден, все его тело дергалось, он размахивал руками, словно пытаясь этими движениями снять с себя вину. – Почему ты молчишь? Ты считаешь, что я виноват? Какое ты имеешь право меня судить? Разве ты сам не сбежал, не предал своих товарищей, ты, дезертир вонючий? Есть ли на свете что-нибудь более отвратительное? Правду говорят, что дезертир – это… это… – Он широко раскинул руки, так и не сумев подобрать слово. – Я-то ведь не дезертировал, верно? Я прыгнул в лодку, чтобы спасти свою шкуру. Любой на моем месте сделал бы то же самое. – Он наклонился, опершись на локоть, и впился в меня глазами: – Говорю тебе, я не убийца! – Это был крик отчаяния. А потом он пробормотал: – Клянусь Богом, если ты так думаешь… – Единым гибким движением он вскочил на ноги и схватился за карман куртки.

Я взял себя в руки. Во рту у меня было сухо.

– Сядь ты на место. Бога ради, – сказал я. – Не такое у меня положение, чтобы я мог тебе навредить.

Он колебался, но потом, по-видимому, успокоился.

– Что верно, то верно, – сказал он. – Положение у тебя не такое. – Он улыбался. Это, собственно, была не улыбка. Просто у него раздвинулись губы, показав белые острые зубы. Он сильно напоминал дьявола: все тело красное, горит огнем, зубы оскалены. А позади, на стенах и на потолке, – его огромная изломанная тень. Я провел языком по губам. Он был сухой и шершавый, словно наждачная бумага.

– Сядь, – снова сказал я ему. – Ты весь вздрюченный. Я не могу тебе сделать ничего плохого. Кроме того, мне нужна твоя помощь.

Он ничего не говорил. Просто постоял с минуту, глядя на меня и выдвинув вперед свою темную голову, словно змея, которая раздумывает, ужалить или нет. Потом передернул плечами и направился в угол пещеры, чтобы облегчиться. Вдали от огня его тело снова стало белым. Все это время он не переставал за мной следить. В темноте были видны его глаза, сверкающие, словно раскаленные угли. Потом он вернулся к костру и встал прямо над ним, широко расставив ноги, так чтобы тепло поднималось вверх, растекаясь по всему телу. Он так дрожал, что я подумал, нет ли у него температуры.

Через минуту он снова присел на корточки и стал смотреть на огонь.

– Забавно, какой отпечаток оставляет на человеке его детство, – тихо заговорил он. – Мы жили в Ронда. Отец был шахтером. Он получал два фунта десять шиллингов в неделю, и на эти деньги мать должна была кормить шестерых. У меня было три сестры, я – самый старший. С двенадцати лет я начал работать в шахтах, а к восемнадцати годам выполнял уже работу взрослого мужчины, а был я такой слабый, что после конца смены у меня едва хватало сил доплестись до лому. Когда приходится кормить шестерых, каждому достается не так уж много, к тому же у нас в долине шахты закрывались одна за другой. Когда мне исполнилось восемнадцать, я уже сидел на пособии. Вот и пришлось ехать в Кардифф, где удалось устроиться портовым грузчиком. И очень скоро я уже стал приторговывать всякой всячиной, которую привозили моряки. С какой стати человек должен голодать, если ворюги зарабатывают тысячи фунтов и с ними никто ничего не делает? – Он внезапно резко рассмеялся. – Раз или два я приезжал домой, в Родна. Сказать тебе кое-что? Ребята, с которыми я играл у нас в долине, превратились в настоящих стариков. Стоит ли удивляться, что в стране не хватает угля? Они только сами виноваты, больше никто. – Он пододвинулся поближе к огню. – Сколько лет уже сосут кровь из народа. Почему бы и мне немного не пососать? Если бы я убил тысячу человек, меня бы оправдали, разве не так? – Он вытащил из костра горящую головешку и поднял ее над головой. – Плевать мне на них и на их проклятые законы. – Он вышвырнул пылающую головешку наружу через дверь. Пламя погасло, исчезнув в клубах пара, когда на него попал дождь. – Понял, что я имею в виду? Что такое законы? Их создают не те, кто голодает. Их создают для того, чтобы защитить богатеев. Они мои враги, разве не так? Враги или нет? – Голос его внезапно смолк, и он снова повернулся к огню. – Ну не знал я, что эта проклятая лодка взлетит на воздух!

Я начал замерзать. Одежда моя высохла, поэтому я встал и оделся. Дэйв посмотрел на меня и сделал то же самое. Одевшись, он подошел к выходу, чтобы взглянуть на погоду. Затем снова вернулся к огню:

– Придется нам просидеть здесь всю ночь.

– А как же твоя ферма? – спросил я. – Ты же говорил, что хочешь попасть туда еще до рассвета.