Проклятая шахта. Разгневанная гора

Комната была небольшой, но удобной, с окнами на железнодорожную станцию. Я принял ванну, переоделся и спустился в холл для встречи с Рисом. Я заказал чай и попросил боя принести мою почту. Ее было немного; письмо от матери, счет за костюм, купленный перед отъездом в Лондоне, и пакет из фирмы, в котором было и письмо от управляющего.

« Мы надеемся на успех Вашей миссии в Италии… После недельного пребывания в Милане сообщите мне о целесообразности создания там отделения нашей фирмы… Вы можете воспользоваться случаем и отдохнуть где и как Вам угодно, и я уверен, что Вы сумеете совместить бизнес и светскую жизнь, устанавливая контакты с нашими потенциальными клиентами.

Харри Эванс».

Я сунул письмо в портфель и, откинувшись в кресле, стал размышлять о возможности провести отпуск в Италии. И тут я взглянул в дальний конец холла и увидел сидящую в одиночестве за маленьким столиком у окна Элис Рис. Я испытал боль, как от удара в солнечное сплетение. И, словно почувствовав на себе мой пристальный взгляд, она обернулась и увидела меня. Ее глаза блеснули, но сразу же погасли, и она отвернулась. Еще секунда, и я бы убежал к себе в номер. Но я вдруг ощутил жгучую необходимость объясниться. Я встал и прошел через весь зал к ее столику. Она подняла на меня свои зеленые глаза, и в них отразился солнечный свет. Она пристально смотрела мне в лицо, а потом ее взгляд упал на мою ногу. Она нахмурилась и отвернулась к окну. Я был рядом, я любовался ее мягкими золотисто-каштановыми волосами и руками, сжимавшими сумочку.

– Не возражаешь, если я присяду на минутку? – спросил я дрожащим голосом.

Она не возразила, но, когда я опустился на стул напротив нее, сказала:

– Это ни к чему, Дик.

В ее голосе звучало сострадание.

Я сел и видел теперь ее лицо в профиль; время оставило на нем свой след. На лбу появились морщины, уголки рта опустились.

– Восемь лет – немалый срок, – сказал я. Она молча кивнула.

Сидя напротив нес, я не знал, что говорить. Никакие слова не могли устранить разделявшую нас пропасть. И все же мне нужно было сказать ей то, о чем в свое время я не мог написать.

– Надеюсь, ты здорова? – задал я совершенно дурацкий вопрос

– Да, – тихо ответила она.

– И счастлива?

Она не ответила, и я подумал, что она не расслышала мой вопрос. Но потом она сказала:

– Все мое счастье заключалось в тебе. Дик. – Она повернулась и быстро взглянула на меня. – Я не знала о ранении. Когда это случилось?

Я рассказал.

Она опять отвернулась к окну:

– Алек никогда не говорил мне об ЭТОМ. Мне было бы легче понять.

– Может быть, он не хотел, чтобы тебе было легче понять?

– Возможно.

Наступило неловкое молчание. Мы оба были так напряжены, что в какой-то момент я понял, что оно может излиться либо в рыданиях, либо в истерическом смехе. И в обоих случаях мы будем выглядеть глупо.

– Что ты делаешь в Милане? – поинтересовался я.

– Провожу отпуск. А ты?

– У меня здесь дела.

Снова воцарилось молчание. Думаю, мы оба понимали, что пустая болтовня ни о чем не для нас.

– Ты долго пробудешь в Милане? Я имею в виду, не могли бы мы еще раз встретиться?

Она остановила меня решительным жестом руки.

– Не надо усугублять и без того сложную ситуацию, Дик, – сказала она, и ее голос дрогнул.

Эти ее слова положили конец пустой болтовне и перенесли нас в прошлое, в котором у нас было много общего: каникулы в Уэльсе, Бремерские игры, во время которых мы и познакомились. Перед моим мысленным взглядом возникло ее стройное тело, разрезающее воду, ее смеющееся лицо, склонившееся надо мной под сенью дуба. Меня захлестнула волна воспоминаний, перемежающихся горестными сожалениями о том, чего не свершилось в моей жизни, – о семье, детях… Потом се руки легли на стол, и я увидел, что она не замужем.

– Разве не можем мы вернуться… – начал было я, но ее взгляд вынудил меня замолчать. Она не вышла замуж, но возврат к старому невозможен. В ее глазах была неизбывная печаль.

– Пожалуйста, уходи, Дик. Алек скоро вернется и… Но сейчас мне было абсолютно наплевать на Алека.

– Я дождусь его. Мне надо кое-что ему передать от Мака из Чехословакии.

Ее взгляд сделался напряженным, и я понял, что она догадывается, чем занимается ее брат.

– Так ты тоже? – удивилась она. – Я думала… – Ее голос умолк.

– Я оказался втянутым случайно, – быстро сказал я.

Ее пытливый взгляд впился в мое лицо, словно опасаясь обнаружить в нем какую-то перемену. Потом вдруг:

– Расскажи мне о своей ноге. Тебе было больно? Хирург был хороший?

Я рассмеялся и рассказал ей все как было, ничего не скрывая. Я погряз в самоуничижении, объясняя, что чувствуешь, когда пилят кость без анестезии, и к тому же знаешь, что эта пытка будет повторяться снова и снова. Я видел, что причиняю ей боль. Но она не остановила меня, и я продолжал: