Проклятая шахта. Разгневанная гора

Я вошел в бар и заказал сливовицу – вид сливового бренди, особенность которого состоит в том, что после первой порции вас не потянет к следующей.

Посидев немного, я поднялся к себе в номер, прихватив бутылку коньяка. Я расположился в кресле и, глядя на освещенные окна в домах напротив и куря сигарету за сигаретой, стал ждать появления Максвелла. Я пытался разобраться в собственных чувствах, но тщетно; что-то глубоко укоренившееся во мне заставляло ненавидеть самого себя за слабость, которая однажды полностью завладела мною. Я вытянул свою искусственную ногу и с ненавистью уставился на нее. Она будет со мной до самого смертного часа, постоянно напоминая об отчаянной боли и моих душераздирающих криках в том злополучном госпитале на берегу озера Комо. А когда я умру, мой протез заберут и отдадут какому-нибудь бедолаге, по той или иной причине тоже лишившемуся ноги.

Было около одиннадцати, и бутылка была уже наполовину пуста, когда я услышал шаги в коридоре. Шаги были тяжелые и решительные. Я знал, что это Максвелл, прежде чем он открыл дверь. Боже! Я слышал эти шаги каждый вечер в столовой на Бигтин-Хилле и в нашей квартире в Фоггине. И я знал, что он придет, знал с того самого момента, когда Тучек дал мне это поручение. Я ждал его, накачиваясь коньяком, чтобы к его приходу основательно захмелеть. Теперь мне все было нипочем. Пусть все они приходят сюда и смотрят на меня сейчас, когда я пьян. Не нужно мне их проклятого сочувствия. Они не сражались за Англию, они не вылетали шестьдесят с лишним раз на бомбежку менее чем за два года… Будь они все прокляты. Им неведомы чувства, владевшие мной тогда.

Максвелл закрыл дверь и остановился, глядя на меня. Он мало изменился. Может, его лицо стало немного тоньше, глубже запали глаза, но в нем по-прежнему чувствовалась жизненная сила, и он все так же вскидывал голову, выдвигая подбородок.

– Выпьешь, Мак? – спросил я.

Ничего не ответив, он подошел ко мне и подвинул поближе соседнее кресло.

– Ну так хочешь выпить или нет? – спросил я хриплым от сдерживаемого раздражения голосом.

– Конечно, – ответил он, взял с умывальника стакан для чистки зубов и налил коньяка себе. – Так ты стал коммивояжером?

Я ничего не ответил, и он продолжал:

– Почему ты ушел из авиации? Человек с твоим опытом…

– Ты прекрасно знаешь почему, – буркнул я сердито.

Он вздохнул:

– Ты же знаешь, Дик, нельзя убежать от самого себя.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что ты сам себе враг, черт побери, и никто другой…

– Оставь прошлое в покое! – взорвался я.

Он схватил меня за руку:

– Ради Бога, умерь свой пыл и не кричи. Никто не знает, что я здесь. Я пробрался сюда по пожарной лестнице.

– По пожарной лестнице? Что ты делаешь в Пльзене? – спросил я настороженно.

Он не ответил и только молча взирал на меня, поигрывая стаканом с коньяком. Его глаза ощупывали мое лицо, словно пытаясь обнаружить внутри у меня нечто такое, чего там могло и не оказаться. Наконец он спросил:

– Ты помнишь Алека Риса?

Я вскочил на ноги, уронив свой стакан. Почему, черт возьми, он заговорил о Рисе? Рис был мертв. Он погиб при попытке к бегству. Вместе с Ширером. Они оба были мертвы. Я не хотел думать о Рисе. Я рекомендовал его Максвеллу, и он выполнял свою работу. Он приложил все усилия к тому, чтобы успешно выполнить первое порученное ему задание. Он был частью того, что мне хотелось забыть. Риса и его сестру Элис. Фразы из ее последнего письма вне всякой последовательности пронеслись в моей голове: «Я хотела гордиться тобой… Я простила тебя, но ты должен понять, что это невозможно…»

Я отыскал на полу свой стакан и потянулся к бутылке, но Максвелл опередил меня и отодвинул ее на другой конец стола.

– Сядь, Дик, – сказал он. – Я не мог себе представить…

– Чего ты не мог себе представить? Ты знал, что я был помолвлен с Элис Рис и что она разорвала помолвку, когда узнала?.. Почему, ты думаешь, я свихнулся? Человеческий разум не способен… – Я не мог продолжать. Все завертелось у меня перед глазами, и я поспешил сесть. – Она решила, что я убил его. – Я вслушивался в свою размеренную речь, продолжая: – И черт побери, она была права. На самом деле…

– Но Алек Рис жив.

Я уставился на него:

– Жив?! Он кивнул.

– И… Ширер тоже?

– Да, и он тоже, А разве ты не знал? Я отрицательно покачал головой,

– Он остался в Италии, купил виноградник. Он живет в…

С меня словно свалился тяжелый груз. Максвелл продолжал что-то говорить, но я ничего не слышал. Обхватив голову руками, я отдался во власть сладостному чувству облегчения.

Когда он стал трясти меня за плечо, я понял, что плачу. Максвелл влил мне в рот глоток коньяка, и я пришел в себя.

– Извини, – пробормотал я.

– Я не знал, что ты был помолвлен.с Элис Рис, – сказал он.

– Я не говорил тебе об этом, боялся, что ты подумаешь… – Я умолк и пожал плечами. – Теперь это не имеет значения. Но я считал их обоих погибшими. Так мне сказали в штабе. И я считал себя виновным в их смерти…

Он опять потряс меня за плечо, и я пришел в себя.

– Почему ты спросил меня о Рисе?

Он немного помолчал. Потом спокойно проговорил: