Проклятая статуя

– Да я предпочту стать нищей! И пусть моя красота превратится в прах и мужем станет дряхлый и злой старик, но я никогда не выберу тебя в мужья! – воскликнула Эмиль, отталкивая влюблённого, и продолжая высмеивать его перед подругами, ушла.

Встав на ноги, Мирантон, не видя ничего перед собой, сделал несколько шагов и, споткнувшись, упал на ступени часовни. Сжимая голову руками, он пытался понять, за что девушка могла возненавидеть его.

– За что? За что? За что? Она моя жизнь, моя любовь, – прошептал граф, поднимая глаза к небу.

Увидев печальное лицо статуи, сын Бергтака сказал:

– Вы так спокойны и чисты, госпожа, и вы верны этой часовне уже много лет. Вы свидетель моей искренности и любви. Если бы боги позволили вам ожить и подтвердить мои слова, Эмиль поверила бы мне! Скажите, чем мог я вызвать гнев Эмиль, чем оскорбил? Я лишь хотел положить к её ногам мою жизнь, честь, верность, стать опорой.

Посчитав себя виноватым в таком ответе девушки, Эмирейк произнёс:

– Я должен догнать Эмиль и убедить в том, что я не хотел её обидеть.

Вновь поднявшись, сын Бергтака побежал к замку, но за это время Эмиль уже успела рассказать родителям о признании Мирантона и отец девушки, не позволив Эмирейку подойти к дочери, приказал покинуть его поместье. Заступившись за друга, Фердин увёл Мирантона в парк и убедил уехать. Он обещал поговорить с отцом и сестрой и написать Эмирейку.

В тот же день ворота замка затворились за Мирантоном, но вернувшись следующей ночью, он прошёл мимо озера и часовни к калитке. Войдя в парк, Эмирейк увидел две фигуры, медленно бредущие по дорожке. Узнав своего друга и Эмиль, сын Бергтака подошёл, что бы вновь попросить о прощении, но тут услышал голос Фердина, упрекающего Эмиль за то, что она была так резка вчера.

– Он глуп и нищ! Я не намерена терпеть его присутствие! Пусть больше на глаза мне не попадается! – воскликнула жестокая красавица.

– А как же его брат? – задал вопрос наследник поместья.

– Я не против того, что бы ты пригласил Демирона к нам.

– Потому, что он первенец и состояние отца перейдёт к нему? – спросил Фердин.

– Что если и так?! Я не собираюсь из-за чувств, в которые не верю, жить в нищете, – ответила Эмиль.

– Эмирейк добр и щедр, он умён и благороден, и эти достоинства важнее сундуков с золотом. Ты, ведь совсем не знаешь того, кого берёшься судить. Его верность станет твоим сокровищем.

– Не для меня. Я буду богата, как королева, не говори мне больше о нём, – прервала его сестра.

Надежда на примирение исчезла, а на замену ей пришли отчаяние и боль, ставшие бескрайними и губительными. От того, что Мирантон выслушал, его сердце разорвалось на тысячи кусочков, ведь для той, кого он считал богиней, Эмирейк ничего не значит и никогда не будет желанным. Мирантон был выше ростом, чем Фердин, не имел физических изъянов, но, ни внешние качества, ни душевные, Эмиль не оценила.

Вернувшись в часовне, Эмирейк сказал, посмотрев на статую:

– Я недостоин смотреть на Эмиль, потому что беден, и лишь король может стать её мужем. Эмиль всё для меня, а я для неё ничего не значу. Как же мне теперь жить? Ей не нужна моя любовь. Что ж, я не стану настаивать и, веря в свою судьбу, в то, что она благосклонна ко мне, найду девушку, для которой стану тем, кого она будет любить больше жизни.

Поднявшийся ветерок обещал пригнать тучи. Закрывая Луну, они вскоре проплыли над замком, но Мирантон ничего не видел, кроме лица девушки, с презрением отвергшей его.

– Клянусь! Я стану для Эмиль и тысяч девушек тем, о ком они мечтают! – воскликнул сын Бергтака, после продолжительного молчания.

Взглянув в лицо статуи, граф добавил:

– Вам, госпожа, я доверял все терзания своей души и вы слушали меня, не отвергая и не прогоняя от себя. Ваш нежный лик поддерживал меня, а рука, открытая мне на встречу, предупреждала, что впереди ещё много боли, лжи и предательства, но я верю, что свыше мне уготована иная судьба. Простите, что я беспокою ваш дух, госпожа, но позвольте стать вашим избранником и положить к ногам свою верность, дружбу и отвергнутую любовь. Отныне я верен только вам и, теперь ни одна из красавиц не затронет моего сердца.

Подняв с земли острый камешек, Мирантон разрезал ладонь и оросил своей кровью ноги статуи, затем, глядя ей в глаза, произнёс:

– Теперь я твой избранник, а ты моя мечта: нежная и верная, единственная и искренняя. Прими мою клятву и позволь взять твой браслет. Ему взамен я оставлю перстень. Бабушка, отдавая его мне, просила передать той девушке, которую я полюблю.

Основание статуи при этом треснуло, а венок, расколовшись на кусочки, упал к ногам графа, но сын Бергтака этого не заметил. Он, сняв с запястья статуи браслет и надев себе на руку, вложил в её ладонь золотое кольцо и покинул поляну с тоской в сердце и болью, которую считал, уже никто не сможет излечить.