Проклятая война

Гнев Рутковского мгновенно исчез. Буркнув, что её наличие на фронте он обеспечит, но сейчас некогда заниматься тем вопросом, а вот когда освободится, съездит, посмотрит, подумает, закруглил разговор. Хотя хорошо знал, что это ничего не прибавит и не убавит в его решении. Дочь у него есть, а этого ребёнка он планировал в другом качестве для себя. О том, что это его ребёнок в его груди не ёкнуло. Его был сын, а это он сам не знал что… Барышня хотела иметь кровиночку, пусть имеет. С чего ему сажать обузу на шею Люлю. Но жене обещал, что съездит непременно, своими глазами посмотрит. Вероятно, она догадалась о той его пустоте, потому что так на него посмотрела. Уже через минуту поймав этот умоляющий взгляд жены, примется укорять себя: "Раз Юлия просит, надо всё ж подумать и прикинуть, как на душу тот ребёнок ляжет. Хотя время упущено и забрать его можно будет уже только с согласия матери". А Юлия, уводя его от этой темы, принялась рассказывать о дорогах запруженных возвращающимися домой, когда-то угнанными в Германию, людьми. "Жалко смотреть", — вздыхала она. Он вспомнил о мальчике лет семи, которого нашли в лесу. Чудом спасшегося из концлагеря. Ребёнок прятался в лесу в вырытой норке. Ему удалось сбежать из лагеря. Солдат привёл его из леса раздетого, с безумными глазами. Ребёнка обогрели, накормили вылечили. Командир части хотел усыновить мальчика, но Рутковский не разрешил. Ни к чему ребёнка таскать по войне. Договорился. Мальчика отправили в Москву на учёбу в Суворовское училище. Люлю слушала и соглашалась, ребёнку действительно надо учиться. Она, разглаживая ему морщинки у глаз, сказала:- "Когда-нибудь, когда не будет зла и войн, люди будут поражаться дикости и жестокости этой войны, безмозглости людей, расходовавших на уничтожение друг друга огромные средства. Жаль, что мы не доживём до того фантастически счастливого времени, когда войны отнесут к периоду варварства". И рассказала, как бегала в особняк оказывать помощь. Прибежал солдат, а медиков никого. Вот она сумку с крестом подхватила и, вспомнив работу медсестры, помчала за ним. Оказалось, что там одна фашистская стерва своих детей хотела прикончить. У двух ребят порезаны запястья. Женщина тоже лежала тут же, истекая кровью, со вскрытыми на руках венами. Смотрела на них с отрешённой ненавистью. Пришлось им силой оказывать медицинскую помощь. Сначала детям, потом этой стерве. В это время вбежал перепуганный мальчик лет 5-и. Оказалось, один из детей успел спрятаться. Он бросился не к матери, а к Юлии, она не могла сдержаться, обняла его, прижала к себе это маленькое тельце…. У самой слёзы застилают глаза. И вдруг мальчик обеими ручками полез ей под берет, что-то искал. Она в недоумении посмотрела на солдат. Один объяснил: "Да им же говорили, что мы с рогами, вот он и ищет у вас рожки".

— Это всё Геббельская пропаганда! — вздохнул он, прижимая жену к себе. — Мы победим их непременно, потому что мы — люди. Ты аккуратнее, не шустрила бы одна и не бегала где попало. Заминировано всё. Опять же, они безумные сейчас все. Ты жалеешь, а они тебя отблагодарят свинцом.

— Я учту. Костя, не бери Аду больше на передовую. Когда она мне рассказала про прошлый случай, я не находила себе места. Из-за неё вы могли погибнуть оба.

— За то, что болтает много, точно не возьму. Только думаю, ей и той экскурсии хватило с макушкой. Глупо всё получилось. Откуда не возьмись самолёты. Увидели машину и прицепились. Снизились и давай нас гонять. Мы из машин, выскочили, а она зацепилась ногой и грохнулась. Пришлось вернуться и прикрыть её собой. Слава богу, обошлось.

— Она рассказывала, что когда немцы улетели, увидели, что от машины ничего не осталось. Я не знаю, вы один в один оба, это в тебя она такая непоседа.

— Я сам страшно волнуюсь особенно когда обостряется обстановка на её участке. Знаю же, непременно будет в каждой бочке затычкой. — Хитро прищурившись пробасил: — Только почему сразу такой — сякой я. А сама, помнишь, как пыталась проникнуть и повоевать с беляками в каждом моём походе. Глаз да глаз был нужен.

Юлия смеясь прижалась к его груди.

— Скорее бы уж кончилась эта проклятущая война.

— Ещё немного, Юлия, и конец, потерпи. Тяжело идём, каждый город, чёрт его побери, крепость. Старины насмотришься, на всю жизнь воспоминаний хватит.