Проклятая война

Линия фронта беспрерывно меняется, всё труднее контролировать чётко передний край… Противник, обходя Москву с северо-запада, прорвался на Ленинградское шоссе. Я находился на правом фланге армии, естественно, на самых угрожаемых участках. "Люлю, я в Клину. Защити бронёй любви своего воина", — молю я жену и украдкой целую платок. Наши части отходят. Я с группой офицеров пробираюсь по тёмным улочкам под огнём врага на окраину. Ничего не понять. Где немцы, где наши? Полный бардак. Не успели проскользнуть за дом, как по деревьям, по стенам, по заборам зачирикали пули, зазвенели разбитые стёкла, захлопали разрывы гранат. "Ты не бойся любимая. Меня так просто не возьмёшь. Вооружён до зубов. Автомат и пистолет при мне, а ещё на поясе гранаты. Отобьюсь". Нельзя сказать, что я утратил всякую осмотрительность. Война и в такие минуты всего не заметишь и не учтёшь. Но обошлось и на этот раз. Вышли к реке, а за спиной горит Клин. Ещё один город пришлось оставить. Но мы скоро вернёмся. Бреюсь, а на меня из синевы зеркала смотрит исхудавшее от недосыпания и переутомления лицо, оно было почти чёрным. Да с таким портретом не до баб, напугаешь. Мы вступили в городок на Истре, где стоит Ново-Иерусалимский монастырь. Ему здорово досталось от пикирующих на него "юнкерсов". Многие улочки этого деревянного городка, выгорели дотла. Жаль старину. Идя по улочке, подумал: "Как жаль, что не привёз сюда Юлию до войны. Она любит такое чудо. Эта фашистская сволочь сожгла всю красоту". Воспоминание о жене кольнуло острой иглой в сердце. Неясность и неопределённость с семьёй томили душу. Но как об них было не думать.

А реальность тычет носом от дум в войну. Неприятности в Крюково, мы с Жуковым пробиваемся туда. Линия фронта напоминала ломаную кривую, непрерывно меняющую очертание. Это чуть было не завело нас в распоряжение фашистских войск. Даже пришлось отстреливаться. Хорошо сработал отряд сопровождения и это нас спасло.

Наши тылы опирались на Москву, боезапасы доставлялись с окраины Москвы, а хлеб с заводов. Отступать получается действительно некуда. Пятки упираются в столицу.

Был поэт Алексей Сурков. Весь вечер просидел за своим блокнотом в землянке, у солдатской печурки. Так родилась "Землянка".

Сегодня пришлось быть не просто на самой передовой, но и на отрезанной от мира и связи высоте. Ветер ломал голые ветви деревьев и бросал в лицо колючим снегом. Погода, как по заказу. Мы скатились к реке с берега. Перебежали речку по льду. Лощиной и опять перебежками двинулись к высоте. От воронки к воронке добрались до блиндажа. В тёмном блиндаже, чадила коптилка. Меня, естественно, не узнали. Посмотрел всё своими глазами, поговорил. Я должен ясно представлять себе людей, которые будут выполнять мой приказ. Они рубили мёрзлую кашу ножами, воду грели только для пулемёта. Люди терпят, ни единой жалобы. Народ — вот непробиваемая броня, щит России и беспощадный меч для врагов.

Вчера приезжал опять корреспондент "Правды". Просил написать статью о себе и о боях за Москву. Я сделал это, а когда сказал ему, что отстоим столицу и дальше будем воевать с перспективой. Он удивился. А я горячо стал доказывать, что всё время не собираемся сидеть под Москвой, соберёмся с силами и двинем к Берлину. Загораясь от его неверия, я велел принести адъютанту карту Европы и в углу написал: "Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Обязательно будем в Берлине!" Люлю, я представляю, как ты улыбаешься и, качая головой, говоришь: "Хвастунишка", но так будет, дорогая. Я знаю, изучив меня до мизинчика, ты не сомневаешься. Если говорю: "Мы будем в Берлине! Значит, мы там будем". Ведь предвидеть — значит побеждать. Немецкая армия прекрасно марширует, лихо козыряет, устраивает парады и шоу, но она не выиграет войну. Я их помню по германской. Души и выдумки у них нет. Вспомни историю. Любые попытки ввести в русской армии немецкую штурмовщину кончались плохо. Армия шла и верила Кутузову, но ненавидела царя Александра насаждающего в ней муштру.

"Опять отправил тебе письмо. Пишу часто, я как бы разговариваю с тобой, такое представление, что ты — рядом. Как я устал ждать, почему ты молчишь?…"