Проклятая война

— Логика отношений не всегда предсказуема…,- начал неуверенно он издалека, но заметив, как дочь перекривилась, прекратил молоть чушь и сказал главное:- Ада, у меня только одна любовь и она принадлежит вам с мамой, но об этом нам лучше поговорить с Люлю… Убеди её написать мне. Мы должны поговорить о нас. И используй, пожалуйста, мои посылки. Не надо так жестоко меня наказывать. Адуся, вы это всё богатство, что у меня есть. Вы в центре моего мира. Не лишайте меня самого дорогого — вас. Не вычёркивайте меня из своей жизни, пожалуйста, прошу…

Она сорвалась, её кулачок ударил в его широкую грудь и разжался:

— Папка, как ты мог?! Зачем?! Мы с мамой вынесли всё, а ты в пять раз сильнее нас вместе взятых…

Ох! Он поёжился под её болезненным взглядом полным слёз и обиды, укора, непонимания и ещё крепче прижал дочь к себе. Он не был готов к суду её обиженного сердца.

— Дочка, всё сложно. Обещаю — вам ничем это не грозит. Мне б поговорить с Люлю. — Ада молчала не собираясь нарушать данное маме слово. Он понял, что дочь не уступит, а время поджимает и глянув на часы заторопился: — Прости. Но, к сожалению, мне пора…

Она зябко повела плечами и сунула в карманы руки. Он разгадал этот её жест — нет. Его взгляд был жалобный и просительный. У Ады сердечко вдруг сжалось в комочек от жалости к нему. Они с мамой здесь вместе, а он там всё время один… И она уступила, чуть-чуть…

— Давай, я тебя покормлю… Сама готовила.

Видя, как волнуясь и торопясь, она принялась накрывать на стол, Рутковский пододвинул стул и сел. Внутри теплом разлилась надежда. Он понял, что в дочери что-то дрогнуло и надеялся на откровенный разговор.

— Хорошо. Я поем. Маме плохо?

Ада подвинула ему тарелку. Он поболтал ложкой в ней: кусочек картошки, кусочек морковки, зёрнышки какой-то крупы и маленькое пятнышко от жира. "Чёрт! Живут впроголодь, но мои продукты не трогают". Он встал, распаковал принесённую коробку, достал буханку хлеба разрезал на куски. Открыл банку мясных консервов- тушёной говядины, сокрушительно пахнущей разваренным мясом, лавровым листом и перцем, намазал этой вкуснятиной хлеб. "Это уж точно не выбросят — съедят". Торопливо, боясь, чтоб не остановила, открыл пачку галет, намазал их маслом. А Ада наблюдая за ним, сглотнув голодную слюну, чтоб не искушать судьбу, нехотя отвернулась и рассказывала как бы ему и как бы стене:

— Ты прав. Хуже не бывает. Она совсем не живая.

Ложка застыла не доползя до рта. Он умоляюще проныл:

— Адуся, скажи ей, что любил и люблю только её, одну её и всю жизнь буду любить.

Ада подумав, что не будет грехом съесть кусочек, ведь он только что сказал, что любит их с Люлю, протянула руку к хлебу. Взяв кусок, не намазанный и безумно пахнущий вкусной тушёнкой так, что у неё свело желудок, а пустой, посолив, откусила. Прожевав, обещала:

— Я попробую, но не знаю… Потухла она как-то вся.

От слов дочери ему разрывало грудь. От того, как она колдовала над куском его хлеба, выворачивало душу. "Чёрт бы побрал это одиночество, мужскую нужду и эгоизм. Хоть бы таблетки какие придумали…"

Взгляд упал на часы. Пора. Он, поблагодарив за еду и сказав, что было вкусно, отправился к двери. Время поджимало. Прерванный разговор продолжил на ходу.

— Ты пробуй, пробуй… и последи за ней, пожалуйста. И ещё прошу: отсюда ни ногой, никуда. Обещай?

Ада молчала. Он встряхнул её опять и, подняв подбородок, заглянул в глаза:

— Ты меня любишь?

— Да.

Голос дрожал и умолял:

— Тогда прошу, обещай. Адуся, ну?!

— Хорошо.

Вышел на улицу, закурил и огляделся. Яркий световой луч пробившись сквозь облака ослепил, заставив резко отвести взор. "Чёрт! Там все не без греха, почему стрельба идёт по мне? Бог мой! Юлия!… Где-то она рядом… Люлю, что ты со мной делаешь. Я безумно соскучился, ехал с надеждой обнять тебя, поговорить, получить прощение и успокоиться на твоей груди. Я не могу вас с Адой потерять". Он ещё раз просмотрел двор. Да, недооценил он Юлию. Рассчитывал на объяснение с маленькой девочкой привыкшей смотреть ему в рот и всё проглатывать, а наткнулся на защиту обиженной женщины. Для него это опасно. Чёрт! Выкинул окурок и сел в машину: "Юлия, милая, ты же любишь меня, для чего так мучиться самой, терзать меня". Вдруг обожгла, полоснув ножом по сердцу мысль: "Если она сорвётся с места и уедет куда-то в глушь, я их никогда не найду". Нет, нет, только не это. Он просил Аду, она его любит, она послушает и поможет. И всё-таки он выбирается из машины и мчит, перепрыгивая через ступеньки в квартиру. Ада непонимающе смотрит с порога:

— Пап, ты чего, забыл что?

Он чуть не крикнул — жизнь свою, но отдышавшись, контролируя каждое своё слово, выпалил:

— Ада, отсюда никуда, ты поняла?! Никуда! В следующий приезд, я должен застать вас здесь. Ты поняла?

— Я ж обещала… — окончательно растерялась она. Ада догадалась, что с каждой минутой страх его рос. Значит, история с "воробушком" не совсем та сказка, которую носит молва.

Выдохнул с облегчением:

— Вот и хорошо. Спасибо.