Проклятая война

Дел и забот было не счесть- наступали, так что голова его забита была совершенно не "воробушком". Он и думать забыл об истории с её беременностью. И про неё зрело огромное желание не вспоминать. Рутковский вдруг понял, что вся его эта тайная затея… ударит рикошетом по семье. Юлия с Адой непременно узнают об этом и будут страдать. Когда, получив Галкино письмо с настоятельной просьбой приехать, он появился там, с решительным видом объясниться и поставить точку, то был поражён "радостной" новостью о том, что ему светит стать отцом. "Воробушек" объясняясь плакала и, оправдывая свой поступок, рассказывала озадаченному Рутковскому, что любит его так сильно, что решила оставить от их любви память, его кровиночку. Косте это ничем не помешает. Она ничего не просит у него. Только этого ребёнка. Это для неё такой подарок. Она никому не скажет. Никто не узнает. Даже ребёнок, кто его отец знать не будет. Это будет только их тайна. Да и ему никогда не напомнит о себе. Исчезнет с его пути… Вот такая у неё сильная к нему любовь. Он не ответил, конечно. Впрочем, как обычно.

Она молода и не знала того, что мужчины никогда в таком вопросе не принимают решение и всегда дают задний ход, вешая ответственность на женщину. Даже очень сильные.

Рутковский слушал и не понимал. Честно говоря, был в растерянности от всего этого. Он смутно представлял себе последствия. Сейчас ему было точно не до того. Чувствовал, что ребёнка ему навязывают, причём беспардонно, грубо. Такой оборот им уже не планировался и, тем более, он теперь его не желал. Он находился между небом и землёй, с ужасом ожидая, когда Юлия с Адой узнают об этом. Как тогда быть он не знал. В голове варилась каша. От — ему это не было нужно и ни к селу, ни к городу объявившийся ребёнок опять кидал его в сложности, до — неужели в него можно влюбиться до такой степени, что пойти на такое. Женщины как-то по — особому устроены, у них другие понятия любви. К тому же всё поздно, ничего уже не изменить… или можно и она прикидывается? Но, как бы там не было, для него такой поворот ничего не значит. Для себя он всё решил и с той дороги не свернёт. Впервые он сошёл до ругани. И настоятельно пригрозив избавиться ей от проблемы, хлопнул дверью. Он боялся Юлии. Этот страх вязал язык. Их разговорам словно нечто такое мешало. Он знал, конечно, про то "нечто". Они сидели бок о бок и молчали, но это молчание кричало обоим о том невысказанном. Он знал, что она читает его мысли, и поэтому опускал глаза, стараясь поскорее от неё ускользнуть. Как это невыносимо тяжело: желать с ней быть рядом и не мочь. Когда, когда уж это всё кончится?!… Раз уж совсем было собрался покаяться, но она вдруг тихо и твёрдо произнесла: — "Я устала". Он обрадовался, что неприятный разговор откладывается и не заметил в её словах отчуждения. Да, дорого бы он теперь дал, чтоб вернуть всё в исходное положение. Но время не играет в такие игры. Поэтому и сегодня, не заезжая домой, сейчас он не мог смотреть жене в глаза, поехал в штаб.