Проклятая война

Огоньки салюта зажигают в её глазах светлячки, она улыбается и отвыкшая от каблуков спотыкается, он подхватывает её на руки и ныряет в тихий, тёмный подъезд. Её шёпот сквозь смех только распаляет его. Она посмеиваясь всё-таки игриво шепчет:

— Увидят, скажут, сошло старичьё от счастья с ума.

Он не спрашивает — счастлива ли она с ним? Эгоистично уверен, что непременно. Просто прислоняет её к стене и целует.

— Пусть говорят, что хотят, это мой день, я имею право на счастье.

Юлия улыбается. Он, конечно, имеет. А разве она нет? В чём же её счастье? Наверное, всё же вот в нём. В её большом, улыбчивом эгоисте перед котором капитулируют все женщины, но его сердце и душа принадлежат только ей.

Они стоят на пороге собственной квартиры. Юлия на его руках. Чулки засунуты в его карман. Её ноги босы, а туфли болтаются на пальчиках. Ада критически осматривает их:

— Родители, вы вообще-то, где шастали?

Они виновато улыбаются и он, оттесняя дочь, проходит с, прижимающейся к его груди Юлией, в спальню.

— Пап, с ней чего? — топает за ними Ада.

Юлия, отмахивается и сквозь смех просит:

— Исчезни.

Он носком сапога перед носом дочери захлопывает дверь. Падают на кровать и хохочут. Слышно, как ворчит Ада:

— С ума сошли. Думайте что делаете, напугали страх… Хорошо хоть тётя Хелена спит и ваших чудачеств не видит.

Хелена не спала и очерёдной раз порадовалась за брата. Она заметила, что почёт и ордена большого удовольствия ему не доставляют, наоборот, дискомфорт. Всех лучше он чувствовал себя в обществе солдат и семейного очага. Жинку выбрал славную и любит она его. Дай боже им долгого-долгого счастья.

Но праздники имеют особенность быстро кончаться, и они возвратились в войска. По мимо текущих дел появились новые. Рутковскому пришлось заниматься совершенно непривычными вопросами. Освобождённые страны поднимались из руин и приходилось помогать. К тому же, их с Жуковым вызвали в Москву на парад. На семейном совете было решено, что Юлия отправится устраивать семейное гнёздышко к новому месту службы. Его назначили командовать Северной группой войск, которая будет размещаться на территории Польши и Юлии придётся заняться в Легницах домом (она так пожелала), а с ним поедет Адуся и Хелена. Хотя ему так хотелось, чтоб Люлю была в такой день рядом… Но отчего-то она решила поступить именно так — остаться, отправив с ним Аду. Когда он присоединился к процессу вопрос стоял только в том: кто будет принимать и кто будет командовать Парадом Победы? Все сошлись на Сталине. Принимать должен он. Тот походил, покурил трубку и сказал: — Принимающий Парад должен выехать на коне, а я стар. Есть у нас два кавалериста. Жуков и Рутковский. Вот им и карты в руки. Рутковский был польщён. "Люлю, как жаль, что ты далеко, мы бы порадовались вместе. Но ничего, мы отметим это дело с Адусей и сестрой".

Было много тренировок. Кавалерийские навыки были подзабыты. Вскоре выяснилось, что скакать на коне ему не просто. Осколок в позвоночнике не молчал при такой нагрузке. Боль пронзала тело. Пот тёк ручьём. Но он никому, ничего не сказал. После тренировок отлёживался, но улыбки с губ не убрал.

22 июня вечером был приём в Кремле для командующих фронтов. Он был под руку с Хеленой. Гулянье затянулось и он попросил у Жукова машину отвезти её домой.

23 июня 1945 года столица выглядела по-праздничному; улицы, были переполнены людьми. Каждый старался подарить военным улыбки, радостные взгляды. Во всех чувствовалась уверенность в завтрашнем дне. Все говорили о том, что у нас хватит сил оплакать пепелища, залечить раны и построить ещё лучшие дома. Они гуляли полдня с Адой и Хеленой по московским улицам, от всего увиденного его охватывала не только радость, но и гордость. Постоянно крутится в голове мысль: "Отчего же всё-таки не поехала Люлю? Ада рядом — отлично, Хелена- хорошо, но они не Юлия". Он решительно не понимает причины её отказа, а свою просьбу к ней не считает эгоистичной. Он вообще ничего не понимает… Завтра 24-ого парад. Он волнуется жуть. Утром, не успев встать, спешит к окну. Небо затянуто тучами. Жаль. Провожает его Адуся. Хелена идёт с ним. Он с трудом натягивает тугой, сидящий, словно влитый, парадный мундир, увешанный орденами. Дочь поворачивает его к зеркалу. — Красавец! — он довольно улыбается и целует её в нос. "Действительно не дурён! Как жаль, что меня не видит Юлия".