Проклятая звезда

С этими словами она разворачивается и начинает подниматься по слабо освещенной лестнице, ее силуэт пропадает во мраке. Послушницы вешают свои плащи на колышки и разбредаются кто куда. Большинство поспешно поднимаются в свои спальни, некоторые идут в библиотеку, хотя я не представляю, как они будут заниматься, а кое-кто устремляется в гостиную поговорить об ужасах этой ночи. Рилла перехватывает меня, когда моя рука уже лежит на перилах лестницы.

— Пойдем попьем какао, — предлагает она. — Тебе не надо бы оставаться одной.

Как раз этого я и хочу — побыть одной. Но я ведь пообещала себе, что постараюсь стать хорошей подругой, разве нет? Поэтому я позволяю ей увлечь себя в гостиную для учениц. В монастыре две гостиных, олицетворяющих публичную и частную жизнь Сестричества. В ученической гостиной мы пьем чай после окончания учебы, девушки приходят туда, чтобы пообщаться между собой. Эта нарядная комната с голубыми занавесками на окнах, газовыми лампами и разноцветным пушистым ковром на полу. Тут есть пианино, шахматная доска, разложенная на маленьком чайном столике, корзинка с принадлежностями для вязания и стопка модных журналов.

Мэй утопает в синем кресле в шотландскую клетку, и я пристраиваюсь на пуфике возле ее ног. Рилла спешит на кухню приготовить нам какао. Алиса и Вайолет занимают свои обычные места на розовом плюшевом диванчике, и еще несколько девушек устраиваются тут и там на стульях и банкетках. Некоторое время в гостиной не слышно ни звука, лишь потрескивают поленья в очаге.

— У моей мамы есть несколько книг, она прячет их в тайнике своего гардероба, — говорит Люси Уилер, ерзая на табуретке возле пианино.

— А моя тетушка учит старинным танцам, — растягивая слова, произносит Дейзи Рид, высокая девушка с кожей цвета какао. — Она проводит уроки в своем амбаре. Девушки приходят и танцуют друг с дружкой вальс, а мой дядюшка подыгрывает им на скрипке. Тетю научила танцевать бабушка, а ее — прабабушка.

Младшая сестра Дейзи, Ребекка, сидящая подле Люси, грызет ноготь.

— А от дедушки они это скрывают, потому что он — член городского Совета.

Мэй сует руку в карман и вытаскивает оттуда резные костяные четки мала.[2]

— В моей семье до сих пор исповедуют религию нашей старой родины. Дома мы говорим по-китайски. К тому же мы иммигранты, поэтому нас, чуть что, подозревают во всяких гадостях.

— А мой отец каждый день совершает измену, — говорит Вайолет ван Бурен, дочь монастырского кучера и закадычная подруга Алисы. — В случае чего его наверняка казнят.

— Да хватит уже! Вы все ведете себя как перепуганные маленькие дурочки. А они именно этого и добиваются, — хмуро смотрит на нас Алиса. — Они хотят, чтоб мы боялись. И от страха не решались бросить им вызов.

— У меня и так только отец остался, если я и его потеряю… — начинает Вайолет. Это красивая девушка с блестящими темными волосами и большими фиалковыми глазами, цвет которых перекликается с ее именем.

Алиса закатывает глаза:

— Ты должна гордиться своим отцом! Большинство людей трусливы, как овцы.

Вайолет вытаскивает из волос шпильки, раскладывает их на подлокотнике дивана и запускает пальцы в роскошную шевелюру. Она явно старается таким образом избежать взгляда Алисы.

— А я и горжусь. Но это не значит, что я не беспокоюсь вдобавок.

— Знаете, о чем я подумала? А вдруг Братьями недовольно куда больше людей, чем кажется? — Мой голос тих, но все в комнате оборачиваются и смотрят на меня. — Парни, которые ранили Мэй, целились в Братьев. Я раньше никогда не видела ничего подобного.

— Я вчера встречалась с родными, — говорит Мэй, наклоняясь, чтобы разуться. — Батюшка далек от политики, но его возмутил запрет на работу для девушек. Моей сестре Ли несколько недель назад исполнилось шестнадцать, она нанялась вышивать корсеты — и зарабатывает хорошие деньги. Батюшка надеется, что ей позволят работать на дому, но если нет…

— А тем, у кого деньги есть, это без разницы. Их жены и дочери не работают, — говорит Алиса, тревожно постукивая каблуками по паркету.

Я вспыхиваю. Наш отец начинал как скромный учитель, но потом унаследовал от дядюшки транспортный бизнес и стал коммерсантом, как отец Алисы. С тех пор у нас в семье появился определенный достаток, и нам с сестрами нет нужды работать, чтоб свести концы с концами. Финн, помнится, сокрушался, что, если я выйду за него замуж, люди назовут это мезальянсом. Он боялся, что мне быстро надоест собственноручно готовить обед и пришивать пуговицы. Отчасти его желание достойно содержать жену стало причиной того, что он стал членом Братства.

Мои мысли снова и снова возвращаются к его записке:

Встретимся в полночь у садовых ворот. Надо поговорить.

Больше в ней ничего не было.

— Папа почти не говорит со мной о политике, но готова спорить, что его это тоже беспокоит, — продолжает Алиса. — Братья могли бы прислушаться к кому-то вроде него — к какому-нибудь уважаемому человеку, — но до лавочников им точно дела нет.