Проклятая звезда

Господи, как бы я хотела оказаться сейчас дома, в собственной постели. Миссис О'Хара, наша экономка, сделала бы мне холодный компресс на голову и чашечку мятного чая. Я так ясно представила себе это, что почти почувствовала запах мяты и ощутила на лбу знакомую хлопковую наволочку. В уголках моих глаз собрались слезы, и я радуюсь, что их никто не видит. Алиса наверняка стала бы смеяться надо мной и говорить, что я веду себя как деточка, которой захотелось домой.

— Тогда, может быть, она не совсем бесполезна.

Я смотрю, как Алиса усаживается возле Мэй на сиденье напротив, чопорно скрестив лодыжки, когда карета тронулась. Уличные грязь и пыль не оставили ни пятнышка на ее безупречных юбках. Не знаю уж, как ей это удается.

— Да уж полезнее, чем ты. — Мэй приглаживает свою черную челку. Такие прически вошли в моду совсем недавно. Мэй лишь на прошлой неделе попросила Вайолет выстричь ей челку. Я боялась, что получится кошмарно, но оказалось, что Мэй идет. — Тебе даже порез от бумаги не вылечить.

Алиса закатывает глаза.

— Всем известно, что целительство — наименее полезный тип магии. Зато теперь ясно, к чему у Кейт сродство.

Не обращая внимания на оскорбления, я осторожно сажусь и выглядываю в щель между занавесками, наблюдая за людскими толпами, наводнившими улицы. Шум просто оглушает: лошади и экипажи с грохотом прокладывают себе путь по мостовой, стучат молотки на строительстве новых домов, мужские голоса перекликаются на дюжине разных языков, уличные торговцы наперебой предлагают пищу и одежду.

Я совсем не горожанка. Город меня обескураживает. Мауре понравилась бы эта деловая суета, это непрекращающееся волнение, эти постоянные перемены. А я скучаю по тиши нашего дома, по пению птиц и стрекотанию цикад. Тут, среди чужих людей, мне одиноко. Кто я без моих сестер, без Финна, без моих цветов?

Уж, во всяком случае, я не та, кем хочет меня видеть Сестричество.

— Кейт оказалась слишком труслива, чтобы использовать ментальную магию, — глумится Алиса, играя одной из своих ониксовых сережек. — Она так тряслась за свою шкуру, что не захотела помочь людям.

— Только не изображай тут, что тебе есть дело до миссис Андерсон, — огрызается Мэй. — Тебе просто хотелось безнаказанно попрактиковаться в ментальной магии. Предполагается, что Сестры должны проявлять сострадание, знаешь ли. Ты не думаешь, что люди замечают, как ты задираешь перед ними нос?

— Мне нет дела до того, что они там замечают, — говорит Алиса, сморщив упомянутый нос. — Вряд ли я стану делать вид, что они мне ровня. Во-первых, они дураки, потому что сюда приехали, и вдвойне дураки, что продолжают заводить детей, хотя не могут их прокормить.

Мэй шокировано молчит. Ее отец — портной, а мама подрабатывает вышивальщицей и растит младшего брата Мэй и четырех младших сестренок. Однажды Мэй призналась, что чувствует себя виноватой, ведь она присоединилась к Сестричеству, вместо того чтобы пойти зарабатывать. Ее родные гордятся тем, что она — стипендиатка в монастырской школе, но понятия не имеют о ее ведьминской сущности.

— У каждого свои неприятности, Алиса. Ты не умрешь, если изобразишь чуть-чуть сострадания, — предлагаю я.

— О да, наверное, невероятно трудно быть Кейт Кэхилл, восставшей из безвестности захолустного городка. Говорят, ты наша будущая спасительница! — Алиса вновь закатывает глаза, и я тихо надеюсь, что когда-нибудь их заклинит внутри ее головы. — Но я что-то пока сильно в этом сомневаюсь. Эдакая робкая мышеподобная особа — и вдруг спасительница?

Особой красотой я действительно не блистаю, но назвать меня робкой? Я усмехаюсь. Да, я знаю, как опустить очи долу и избегать неприятностей, я не бравирую своей ментальной магией и не терроризирую других девушек, если Алиса именно это имеет в виду. Все шесть недель в монастырской школе я, по большей части, ни с кем не общалась. Сестры из кожи вон лезли, впихивая в меня знания, так что я была занята утром, днем и вечером.

И все-таки я и вообразить не могла, чтоб кто-то мало-мальски со мной знакомый счел меня робкой.

— Ах, вот как ты меня видишь? — глянув на Алису, поднимаю я бровь.

Алиса теребит черный кроличий мех, которым отделаны ее манжеты. Даже ее одежда отличается от облачения остальных Сестер, хотя единственное назначение любой униформы — единообразие.

— Да. Во всем, кроме твоей гипотетической ментальной магии, ты еще новичок. Если, например, завтра начнется война, что, ради всего святого, ты сможешь сделать? Я начинаю думать, что пророчество — сущий вздор.

— Хотелось бы мне, чтоб ты оказалась права, — признаю я, косясь в окно: карета свернула в переулок, и картины деловых районов вдоль реки сменились тихими монастырскими окрестностями.