Проклятье Пифоса

Ноктюрнец вновь кивнул, и Дурун указал на огненный желоб примерно в километре от них.

— Нас ждут там! — сообщил он роте, а затем посмотрел на Кхи’дема. Аттик больше не ощущал неприязни к Саламандру, но и родственных чувств к нему не испытывал. В мире капитана не осталось ничего, кроме битвы, ждущей впереди, и ненависти ко всему, что он мог убить.

— Ты будешь сражаться рядом с нами? — спросил Дурун у Кхи’дема.

— До самого конца.

— Думаю, долго ждать не придется, — отозвался Аттик, и Железные Руки начали спуск с плато, убыстряясь с каждым шагом, ведущим их в безумствующий ад.

Каншелл удивился, поняв, что «Громовой ястреб» по большей части уцелел. Не меньше серв поразился тому, что они с Танаурой живым добрались до места крушения. Удивление Йеруна сменилось тошнотворным трепетом, когда он увидел, почему ящеры не обращали внимания на мелочь, сновавшую у них под ногами.

В их сторону неслась волна демонов — прыгающий, бегущий, скачущий, летящий хор мерзостей, воющих со смертоносным наслаждением. Каменное солнце смотрело с неба на своих детей, посылая им лучи света, благословляющего на погибель. Каждая частичка преисподней, являвшаяся Каншеллу на протяжении мучительных ночей, обрела полноценное чудовищное воплощение. Настал визжащий конец жизни и надежды, на свободу вырвалось всё, чему противостояла божественная реальность Императора. Упав духом, Йерун изо всех сил схватился за соломинку веры; инстинкт приказывал ему закрыть глаза и перепуганно молиться в ожидании финала. Но Танаура продолжала бежать, направляясь к боковому люку десантного корабля, и серв последовал за ней. Подбежав к корпусу, они дотянулись до двери и заколотили по ней.

Распахнув дверь, Даррас какое-то мгновение смотрел на слуг легиона, а затем расхохотался, поразив Каншелла.

— Если на мой призыв ответили только вы двое, значит, Железным Рукам и правда пришел бесславный конец, — произнеся это, сержант помрачнел. — Залезайте!

Агнес и Йерун забрались внутрь «Железного пламени», к которому приближались и ящеры, и демоны. Даррас захлопнул за ними дверь, и Танаура, повернувшись к смотровому окну, воззрилась на войну безумия снаружи. Чудовища обменивались ударами, сотрясающими землю, а на их фоне звучал низкий, раскатистый грохот шагов наступающих гигантов.

— Мы будем сражаться? — нетерпеливо спросила Агнес. Из её ран текла кровь, но глаза женщины сверкали от осознания значимости собственной веры. Бездействие было ересью для Танауры.

— Будем, — ответил сержант, — если придется. И нанесем удар, когда у нас появится цель. А до тех пор, я с радостью позволю нашим врагам убивать друг друга. Во мне нет ни капли уважения к самоубийцам, строящим из себя храбрецов.

Агнес посмотрела на Дарраса, вспыхнув от негодования, но прикусила язык. Впрочем, Каншелл почувствовал, что в них с Танаурой закипела одинаковая ярость — легионер не понимал сути веры, не осознавал, что нынешнее противостояние вышло далеко за пределы материального мира. Йерун не хотел умирать, но, если бы он знал, что сейчас правильно будет броситься на чудовищ с голыми руками, то, несомненно, так бы и поступил. Умереть, вознося хвалу Императору — это не самоубийство, а мученичество.

Повернувшись к Эрефрен, сержант увидел, что астропатесса выглядит кошмарно. Из словно бы опустевших глазниц непрерывным потоком лилась кровь, кожа женщины истончилась и обтянула череп, а её дыхание звучало перестуком камешков. Ридия напоминала кладбищенскую статую, которую наделили высушенной, шепчущей жизнью. Но неистовая воля, что заставляла Эрефрен двигаться, пылала всё так же ярко. Каншеллу постоянно казалось, что он замечает боковым зрением ауру астропатессы, шипастую чёрную корону потрескивающей целеустремленности.

— Есть ли шанс снова очистить эфир? — спросил Даррас.

Едва заметное, резкое покачивание головы.

— Во мне остались силы только на одну, последнюю битву с аномалией, сержант, — ответила Эрефрен. — Я не могу тратить их.

— Да будет так.

Каншелл прочистил глотку, и, когда шлем легионера повернулся к нему, рискнул задать вопрос.

— Вы говорили с капитаном Аттиком?

— Да. Он приведет сюда наши остальные силы, и тогда, — Даррас кивнул Танауре, — ты станешь частью могучего наступления.

Сержант помолчал, и десантный отсек заполнился звуками окружающего буйства. Когда Даррас заговорил вновь, он уже обращался к братьям-легионерам.

— Это деяние окажется достойным песни, хотя никто никогда и не напишет её. Но, братья мои, мы будем знать о том, что совершили. Можем ли мы желать лучшей награды в свои последние мгновения? Думаю, что нет.

Остальные Железные Руки в унисон ударили ладонями по нагрудникам, и подобное единство оказалось красноречивее любой клятвы.

В следующее мгновение корабль сотрясся от могучего удара. Каншелла сбило с ног, затем последовал новый толчок — что-то огромное таранило «Громовой ястреб». Взглянув на смотровое окно, Даррас увидел, что бронестекло вылетело из рамы; в отсек струился зловонный воздух Пифоса, смердящий излишней жизнью.