ПРОКЛЯТЬЕ ВАН ГОГА

Он склонился надо мной, целуя пульс на моей шее, теряясь в моих волосах. Я не понимала, как все эти годы я жила без него, без его черных глаз и совершенного лица, без его нежных рук и голоса, от которого замирало моё сердце. Мне казалось, что более идеального момента нельзя было и придумать, мне чудилось, что я стала им, а он – мной. Когда я потеряла ощущение самой себя, когда его губы нашли мои, я умерла и родилась заново. Кейн стал моим создателем, творцом, художником, создающим новые образы, которые родились в его душе. Кейн подарил мне жизнь.

Мы любили друг друга, пробовали друг друга на вкус, дышали и наполнялись друг другом, прижимались друг к другу телами, словно этого нам было мало. Мы любили, насыщаясь неровным дыханием и сердцебиением, нежными касаниям и трепетом, переворачивающим всё наше существо. Мы наслаждались этим моментом, секундой, словно эта ночь никогда не закончится. Мы не заботились ни о чём, кроме этого момента.

Я любила его руки, я любила его губы, я любила его всего, я любила Кейна, я ощущала себя живой, принимая его в себя всего без остатка – и его тело, и его душу. Я не могла сравнить это ни с чем.

Обрывая моё дыхание, Кейн делал толчок и забрался так глубоко, что, казалось, доставал до самого моего сердца, после он подавался назад, чтобы делать это снова и снова. Впиваясь в холст, мои ладони оставляли красные опечатки рук там, на крыльях из серебристых брызг. Его ладони легли поверх моих, две пары рук -- две судьбы, сплетённые вместе.

Глава 11

Моё первое знакомство с реальным миром

Мелкая насыпь щебенки глухо шелестела под колёсами велосипеда, пока я пробиралась вглубь большого переднего двора. Вот я и дома. По обе стороны расположились любимые розовые кустарники мамы. Немного поодаль стояли беседка и две лавочки из светлого мрамора. В детстве я часто играла здесь, воображая, что это мой собственный замок, спрятанный в колючих розовых кустах.

Я поставила велосипед на прежнее место и, стараясь не шуметь, вышла из гаража. Стояла пугающая тишина: ни ветра, ни единого звука, как будто мой дом превратился в голливудские декорации – бутафорский фасад и даже напольные вазы с высохшими георгинами были как настоящие. Стряхнув с себя паутину мрачных мыслей, я подошла к беседке, поднялась по ступеням и, сев на перила, прислонилась головой к колонне. Вдалеке огнями мерцал ночной Лос-Анджелес, его сияющее сердце пульсировало в унисон с моим. Где-то там, чуть севернее от меня, где виднелся покрытый туманом океан, остался Кейн. Мириады звезд мерцали как маленькие светлячки, перешептываясь на неизвестном мне языке. Одна из них была нежно-лилового цвета, она то становилась ярче, то снова затухала и вдруг, сорвавшись, полетела сквозь кобальтовое небо вниз. Я затаила дыхание и загадала желание... Одно единственное...

Я посмотрела на дом, желая убедиться в том, что все спали. Так оно и было. Не спали лишь мои воспоминания о сегодняшней ночи да мой отец -- в его кабинете всё ещё горел свет. Спрыгнув с перил, я медленно подошла к дверям, тихо отперла замок и прокралась внутрь, пока никто меня не увидел.

В доме было темно и тихо. Я поднялась в свою комнату и, увидев своё отражение в зеркале, расхохоталась: волосы торчат в разные стороны, глаза безумные, глупая улыбка на все лицо, отпечатки его пальцев виднелись везде, где кожа была оголена. Я залезла под душ, включила горячую воду, и бесконечно долго мылась, пританцовывая и играя с клубами пара.

Внезапно я почувствовала острую необходимость обнять отца. Мне хотелось поговорить с ним, казалось, во всей Вселенной он был единственным человеком, способным меня понять. Отец никогда не ложился рано и, наверное, он, как всегда, работал в кабинете.

Я подошла к комоду, открыла верхний ящик и, вытащив оттуда любимую фланелевую пижаму, отправилась на кухню. Свет во всём доме давным-давно потушили, было очень тихо, поэтому даже мои лёгкие шаги звучали слишком громко. Я не стала включать свет на кухне. Открыв холодильник, я достала два карамельных конуса и направилась с ними в папин кабинет. В детстве, когда мне было одиноко, или я не могла уснуть, я всегда приходила к нему, забиралась на его колени и засыпала. Даже если отец был занят, он бросал все свои дела и проводил со мной время, обнимал меня, забирал все тревоги, и я вновь чувствовала себя в безопасности, в одно мгновение забывая обо всех своих страхах.

Поднявшись на цыпочках второй этаж, я подошла к двери кабинета и услышала его голос.

-- Рон, тупица! -- крикнул отец, -- я даю тебе последний шанс, конченый ты ублюдок, если завтра товар не будет у меня на складе, я собственноручно тебя расчленю! Ты меня понял?!

Я замерла в удивлении, услышав крики отца, ведь мне казалось, что он и злиться-то не умеет. Последовало молчание. Он слушал, что говорила ему трубка.