Она скользнула в комнату, села на краешек кровати и сразу сложилась пополам, будто у нее болел живот. Меня поразили ее посиневшие, как после долгого купания, губы и желтоватый налет на смуглой коже. Я взяла подругу за холодную ладонь, и некоторое время мы сидели молча.
– Прости меня, Дана, – вдруг шепнула она.
– Что ты, Кимка, за что мне тебя прощать?!
Она немного помолчала, тяжело дыша и собираясь с мыслями.
– Знаешь, когда ты рассказала мне о Дее, то есть о себе, я всего лишь на минуточку, но подумала, что никогда бы так не поступила. Ну, не вышла бы замуж, любя другого. Умерла бы лучше! Вот же дура! Теперь понимаю: да я бы за снежного человека или за любое другое чудовище согласилась выйти, только бы это спасло Вила! Да что там замуж, на любой позор, на любое мучение!
Она издала стон наполовину с рычанием, я крепче сжала ее руку, но не нашла слов утешения. Вернее, еще искала, когда Кимка снова заговорила:
– Можешь рассказать, как ты это пережила? Ну, когда твой Орлик пропал?
Душа моя перевернулась и содрогнулась от этого вопроса. Да, я помнила это, но постаралась бы никогда не касаться тех страшных воспоминаний, если бы они зачем-то не понадобились моей подруге. Ведь мой опыт потери повторялся снова и снова, он походил на бесконечную пытку. Словно палач раз за разом возвращается к тебе, поигрывая своим страшным орудием и на глазок примеряя его к твоей шее.
В тот день мы так и не дождались возвращения дружины, но люди не особо беспокоились – просто еще одна ночевка в пути. Только я тогда уже чуяла беду и не ложилась спать. Бодрствовала на поляне, не сводила глаз с леса – и дождалась! В полночь из-за деревьев понуро выехали наши юноши, вот только Орлика с ними не было. Мне первой они рассказали про воинственное поселение за крепостной стеной, про то, как они потеряли Орлика, Ждана, братьев и мальчишку Видана. Потом уже понесли горькое известие в шатер старейшины Владдуха.
С того момента постелью моей стала ложбинка на поляне под развесистой ивой. Там я проводила все свое время. Почему-то ждать легче, если смотришь на то место, где в последний раз видела того, кого ждешь. Вот я и смотрела – неотрывно, до кровавых слез. На следующий день в обеденное время все же задремала, и сквозь сон кто-то коснулся моего плеча. Я вскрикнула радостно, но это был юный Видан. От него я узнала всю правду о том месте, где мы оказались, и об участи своего любимого. Тогда мне пришлось все же отлучиться ненадолго, чтобы отыскать Владдуха и Ждана, – мальчишка не смел показаться им на глаза.
Все им передав, я вернулась на прежнее место. И ночью летела, почти не касаясь ногами травы, навстречу темным силуэтам, в свете луны пересекавшим опушку. Они вернулись – Ждан, Креслав, Возгарь, – но не Орлик. Узнав, что все кончено, его увезли, – друзья до последнего наблюдали за поселением, – я не заплакала. Потому что плачут живые, а во мне все умерло тогда. Да, я знала, я понимала, что мой любимый должен был попытаться спасти ту девушку. Но зачем своим благородным поступком он погубил меня?
Все это я, как могла, пересказала Кимке. Она слушала молча, от ее кожи теперь веяло сухим пламенем. Потом крепко сжала мою руку, поднялась:
– Мне нужно возвращаться домой. Но пообещай, что сразу позвонишь, если… если даже самые плохие новости. Саша может пожалеть, но ты-то знаешь, каково это, ждать в неизвестности.
Я молча кивнула, подтверждая и соглашаясь. Спросила:
– Скажешь своим?
Подруга мотнула головой:
– Нет. Им и так досталось в последнее время. И потом, папа тут же начнет звонить, искать связи в полиции, подключать свои службы. Им не объяснишь, что полиция тут не при делах. Если уж совсем расклеюсь и не смогу скрывать, скажу, что Вилли меня бросил, бывает же и такое. А завтра вместо гимназии – к вам.
– Да.
Кимка ушла, а через минуту заглянул Сашка, сказал, что проедется с ней до дома, а то мало ли что. Я отругала себя, что сама не сообразила, – теперь ведь и не знаешь, откуда ждать нового удара.
Когда он ушел, сердце мое не сжалось, а как-то екнуло, словно всеми силами пыталось предупредить: «Вот сейчас». Я погасила в комнате свет, на полную распахнула окно и уставилась в густеющие чернильные сумерки.
Если Орлик неповинен в случившемся, то он придет сейчас. Он почувствует мое отчаяние, может, уже почувствовал. А если наблюдает за домом, то знает, что ход свободен.
Но он почему-то медлил.
Внезапно грянул ливень, водяная крошка полетела мне в лицо, заставила отпрянуть от окна. Теперь я в отчаянии металась от стены к стене. Как мне пережить еще одну ночь, да хоть один час, не зная правды?
Я вспомнила: Орлик всегда слышал меня в любой толпе и даже на расстоянии. Иногда прибегал на рассвете к дому моего отца, взбирался на старый дуб и стучал в мое окно, чтобы узнать, что я хотела ему сказать среди ночи. А я просто видела его во сне и, очень возможно, произносила его имя. Может, сработает и сейчас?