Проклятие черного единорога. Часть третья

Воспоминания об этой корчме приглушили беспокойство и даже немного развеселили Дженну. Ох, и напилась же она здесь после того, как отыскала своего «единорога»! Размышляя об Индрике, чародейка перешагнула порог «Семи ручьёв» и застыла, с удивлением осматриваясь. Внутри было чрезвычайно многолюдно, но тихо.

Гости занимали все свободные места, они теснились даже на ступеньках, ведущих на второй этаж. Кое-кто лежал на полу.

На скамьях, расставленных вдоль стен, устроились женщины и старики. Некоторые матери кормили младенцев, обнажив груди, ничуть не стесняясь, как это было свойственно кривхайнцам и гиатайнцам. Малыши постарше играли у них в ногах. За центральными столами сидели мужчины.

Все они, даже дети, молчали либо разговаривали очень тихо. Их язык был незнаком Дженне.

В зале пахло горьковатым дымом, грудным молоком, потом и усталостью. Тяжёлая болезненная усталость звучала в голосах и застыла на измождённых смуглых лицах. Люди — а это были люди, судя по округлым ушам, — невысоким ростом, узкими глазами и миниатюрными чертами лиц походили на эльфов.

Однако все они были жилистыми и коренастыми, точно гномы. И мужчины, и женщины носили длинные волосы и множество украшений, сделанных из косточек. Их одежды, сшитые из меха, напоминали тинутурильские.

Чародейка отметила, что на столах стоит простая пища и вода. Никто не выпивал и не курил. Зато в широких чашах дымились сухие травы, от аромата которых слегка кружилась голова. Резкий запах курений сбивал чутьё лучше любого табака. Быть может, это и отвлекло поджигателя?

Мысли Дженны прервала музыка, пробивающаяся сквозь гул негромких разговоров, смешки и жалобы детей. Хотя напев был грустным, услышав его, девушка не сдержала улыбки. Осторожно ступая между сидячих и лежачих, обходя столы и скамьи, она устремилась в сторону, откуда доносились звуки.

Певец устроился на полу у дальней стены и тихо наигрывал на гитаре. Устало ссутуленные плечи прикрывал залатанный шерстяной плащ. Тень от капюшона скрывала лицо так, что на виду оставалась лишь характерная козлиная бородка.

Дженна шла к музыканту, негромко вторя его мелодии. Некоторое время они пели вместе. Когда же мужчина умолк, они обменялись взглядами — и оба, не произнося ни слова, направились к дверям. Только выйдя на улицу и достигнув реки, певец остановился и обернулся к девушке.

— Индрик, — взволнованно произнесла Дженна. — Я искала тебя!

— Здравствуй, Дженна, — раздался из-под капюшона улыбчивый голос. — А я ждал тебя… Ждал там, где мы впервые встретились.

— Я так рада тебя видеть…

— Это взаимно, дорогая…

Мужчина и девушка приблизились к воде. Река Тауиль, несущая свои красноватые воды от Кадимских предгорий, поприветствовала их таинственным шёпотом.

— …Скажи, Индрик, а там в трактире — жители Маластины? — спросила Дженна. — Я сразу поняла это, однако меня смутило отсутствие лошадей. Разве кочевники не должны передвигаться верхом?

— Ох, Дженн… — вздохнул музыкант. — Прошлая зима забрала большую часть их народа. Лошадей же им пришлось съесть…

— Это… — Дженна нахмурилась. — Это печально. Из твоего рассказа в Ферихаль я поняла, что маластинцы идут на юг как захватчики, но в трактире я увидела сломленных, несчастных людей…

— Некоторые их племена и правда весьма агрессивны, — подтвердил музыкант. — Тем, кто пересёк Лемару, кривхайнцы дали отпор в районе Речи. Армии почти истребили друг друга, и я не успел помочь. Прочие племена двинулись по правому берегу Дондурмы, через Дахуд`хар. Брауни — мирный, гостеприимный и весьма терпеливый народец… Они не стали сражаться, но с готовностью предоставили незваным гостям прибежище в Изумрудных холмах. Люди же, которых ты видела в таверне, направляются к Доменийским равнинам…

— А как ты помогаешь им? — поинтересовалась чародейка. — Ты проводишь переговоры, заключаешь союзы между народами? Или же, как хранитель, ты творишь волшебство, чтобы примирить разные культуры?

— Я просто пою им, — ответил Индрик, похлопав по боку свою гитару. — Большего и не требуется. Остальное волшебство творят сами люди, — хранитель указал кивком головы на таверну. — Хозяева дали маластинцам кров и еду. Кого-то приютили ближайшие деревеньки. Кого-то отвергли… Кого-то и убили…

— Вот как, — хмыкнула Дженна. — Приятно слышать, что некоторым людям не чуждо милосердие…

— О, милая, ты заразилась у своего учителя нелюбовью к людям? — тихо рассмеялся Индрик. — Знай же, будь то Маластина, Кривхайн, Гиатайн, Ферихаль или любой другой мир, везде матери любят своих детей и готовы помочь таким же матерям. Всюду достойный воин оценит столь же достойного воина, умелый ремесленник восхитится работой умелого ремесленника, а пахарь уважит тяжёлый труд другого пахаря… Нужно только подтолкнуть их к этому, напомнить, кто мы… Мы, Дженна… Не они, а мы…

Девушка кивнула, тяжело вздохнув:

— Скажи, Индр, как же тогда выходит, что кто-то даёт приют чужакам, а кто-то истребляет собственный народ?

— Боль, — коротко ответил мужчина. — И на то, и на другое любое живое существо толкает боль…