Проклятие черного единорога. Часть третья

Тот самый юноша узнал Дженну. Он предложил ей свой инструмент, и девушка не смогла отказаться. Вновь она прижимала к груди ту гитару, перебирала пальцами знакомые струны, а люди внимали ей. Только пела она в эту ночь об истиной любви, которая восторжествовала, несмотря на все преграды, и о жизни, которая оказалась сильнее смерти.

Дженна пела. И, подмечая, с какой нежностью смотрят друг на друга ведьмаки, с каким трепетом они соприкасаются руками, она всё больше верила в правдивость своей песни. Она пела и, глядя в золотисто-карие глаза Иарны, любовалась её счастливой и такой знакомой улыбкой.

Чем дальше на север уводил след, тем холоднее становился воздух, и всё различимее в завывании ветра делались иные голоса. Одни из них по-стариковски хрипло ворчали на непогоду; другие тихо шелестели, тоскуя по дому; третьи бранили судьбу, злобно стуча ветвями сосен; прочие же просто рыдали. Они плакали так, что разрывалось сердце.

Вот из-за деревьев показалась женщина. Её чёрные волосы под венком из колосьев пшеницы и сухих цветов растрепались, в тёмных очах застыло отчаянье, протянутые в мольбе руки дрожали от озноба. За ней последовала другая — рыжеволосая с синими, как вечернее небо, глазами и лицом белее снега. К её ноге прижимался закутанный в шубу и платок ребёнок.

Затем вышла ещё одна и другие… Всё это были женщины: юные красавицы, молодые матери и ослабевшие старухи, плетущиеся позади. Все они плакали, просили тепла, заклинали обогреть их.

Но вместо того, чтобы внять просьбам, воин издал глухой рык и бросился в бой. Ближние к нему девы упали под могучими ударами, прочие отпрянули в стороны и закружились хороводом.

Их лица исказила обида, причитания сделались пронзительнее. По глубоким сугробам они двигались плавно и легко, будто не шли, а плыли в воздухе.

«За что же ты нас, о владыка? — выли женщины. — Мы были верны тебе, мы ни в чём не смели ослушаться… Почто же ты гонишь нас в холод?»

«Братец, милый братец, — стенала рыжеволосая, — почему же ты оставил нас в беде?»

«Я так ждала тебя, — плакала черноокая женщина в свадебном венке, протягивая к нему руки. — Я так любила тебя… Останься же со мной… Обогрей меня, милый мой жених…»

Родной и любимый голос пробуждал в воине тоску о потерянном доме, о погубленной семье, о близком и не случившемся счастье. Голос напоминал о роковой ошибке: о бессилии его ума, не сумевшего предвидеть надвигающуюся опасность, и о силе его рук, которой не нашлось достойного дела. Вина тяжкой ношей согнула плечи мужчины.

Печальный голос девы разил опаснее меча. Ей было достаточно мига, чтобы одержать победу. Кратковременная слабость, один пропущенный удар сердца — и он оказался бы в её власти, во власти собственной вины и смертельного холода, но…

Знакомый блеск клинка, подобно утренней заре, осветил тьму. И зычный воинственный клич пронёсся над лесом, отпугивая кошмары. Хранитель Севера действовал так стремительно, что движения его сливались в единый рисунок света.

Словно шаровая молния, он плясал между сосен, и атаки его не знали пощады. Когда светоносное остриё находило цель, раздавался крик, и очередной девичий образ рассыпался тысячами осколков льда.

Его спутник атаковал и мечом, и магией. Когда он вскинул руки над головой, ночь засияла тёмно-алыми отблесками. Деревья вспыхнули, будто факелы. Гудение огня заставило смолкнуть мольбы и причитания ветра. Те, кого могла обогреть сила пламени, уже давно были мертвы, а духи, завладевшие их голосами, просили иного тепла…

Силуэты женщин и детей таяли один за другим, пока лес не опустел.

— Как не хватало здесь столь славного костра, — грубым голосом, больше напоминающим рычание, проговорил воин. — Благодарю вас за помощь…

— Давненько не виделись, старый служака, — кивнул ему Индрик. — Познакомьтесь, — он обернулся к магу. — Сайрон, мой друг. А это Ина̀льт Бо̀гат, последний из рода князей Богатов, что правили в этих местах, — он задумался, — лет сто назад, если я не ошибаюсь?

Инальт Богат сильно ссутулился, и всё же Сайрону, несмотря на свой рост, пришлось поднять голову, чтобы заглянуть ему в лицо. В синих, как вечернее небо, глазах воина застыла древняя ярость. Ветер бессильно колотился о его шубу чёрного волчьего меха.

— Сто лет и тридцать два года, — ответил бывший князь. — Ровно сто лет, как я поставлен Пресветлым Индром служить на границе. И впервые с тех пор она вновь подошла столь же близко… Вы ведь поэтому здесь?

Сайрон из-под капюшона вопросительно взглянул на друга.

— Сегодня мне особенно нужна твоя помощь, о Великодушный Инальт, — кивнул Индрик. — Ибо мы следуем прямиком во чрево зимы…

— Я прослежу, чтобы снаружи всё было спокойно, — поклонился Инальт.

— Великодушный Инальт? — переспросил Сайрон, когда они направились дальше по тропе, петляющей между высокими сугробами. — А согласятся ли с этим прозвищем местные жители, о Индр Многоликий?

— Такова участь венаторов или, как их называют древние народы, сьидам, — задумчиво ответил музыкант. — Чтобы сохранить теплоту сердца в лютую зиму, порой нужно обрасти толстой шкурой.