Проклятие Дейнов

— Они были, конечно, без оправы и хранились в конвертиках — от Холстеда и Бичема, каждый в своем, а на конвертах карандашом написаны номер и вес камня. Конверты тоже исчезли.

Жена Леггета вернулась с дочерью, девушкой лет под двадцать, в белом шелковом платье без рукавов. Среднего роста и на вид субтильнее, чем на самом деле. Волосы у нее были вьющиеся, как у отца, и не длиннее, чем у него, но более светлые, каштановые. Острый подбородок, белая, необычайно нежная кожа и большие зеленовато-карие глаза — все остальное в лице было удивительно мелкое — и лоб, и рот, и зубы. Я поднялся, когда нас представили друг другу, и спросил, какого человека она видела.

— Я не уверена, что он шел от дома, — сказала она, — и даже с нашего участка. — Отвечала она угрюмо, как будто мои расспросы ей не нравились. — Я решила, что, может быть, и от нас, но видела только, как он шел по улице.

— Как он выглядел?

— Не знаю. Было темно. Я сидела в машине, он шел по улице. Я его не разглядывала. Ростом с вас. Не знаю, может, это вы и были.

— Не я. В субботу ночью?

— Да… то есть уже в воскресенье.

— В котором часу?

— Ну… в три, в начале четвертого, — с раздражением ответила она.

— Вы были одна?

— Не сказала бы.

Я спросил, с кем она была, и в конце концов все же услышал имя: домой ее привез Эрик Коллинсон. Я спросил, где мне найти Эрика Коллинсона. Она нахмурилась, помялась и ответила, что он служит в биржевой конторе «Спир, Кемп и Даффи». Затем сказала, что подыхает от головной боли и надеется, что я ее извиню, поскольку вопросов у меня к ней, видимо, больше нет. После чего, не дожидаясь моего ответа, повернулась и вышла из комнаты. Когда она повернулась, я обратил внимание, что уши у нее без мочек и странно заостряются кверху.

— А что ваши слуги? — спросил я у миссис Леггет.

— У нас только одна — Минни Херши, цветная. Ночует она не здесь, и думаю, что никакого отношения к краже не имеет. Она у нас почти два года, за ее честность я ручаюсь.

Я сказал, что хочу поговорить с Минни, и миссис Леггет позвала ее. Пришла маленькая жилистая мулатка с прямыми черными волосами и индейскими чертами лица. Она была очень вежлива и твердила, что к бриллиантам никакого отношения не имеет, да и о краже узнала только утром, когда пришла на работу. Она дала мне свой адрес — в негритянском районе Сан-Франциско.

Леггет и его жена отвели меня в лабораторию, большую комнату, занимавшую почти целиком третий этаж. На беленых стенах между окнами висели таблицы. Голый дощатый пол. Рентгеновский аппарат — или что-то похожее, — еще четыре или пять аппаратов, кузнечный горн, широкая раковина, большой цинковый стол, несколько эмалированных поменьше, штативы, полки с химической посудой, металлические бачки — лаборатория была загромождена изрядно.

Шкафчик, откуда вор украл алмазы, был стальной, зеленый, с шестью ящиками, запиравшимися одним замком. Второй ящик сверху — в нем и лежали камни — был выдвинут. На ребре передней стенки остались вмятины от ломика или зубила. Остальные ящики были заперты. Леггет сказал, что, когда взломали этот ящик, запор заклинило, и теперь придется звать слесаря, чтобы открыть остальные.

Мы спустились по лестнице и через комнату, где мулатка работала пылесосом, прошли в кухню. Черная дверь и косяк хранили такие же отметины, как ящик, — видимо, от того же оружия. Осмотрев дверь, я вынул из кармана алмаз и показал Леггету:

— Он из тех?

Леггет взял его у меня с ладони двумя пальцами, поднес к свету, повертел и сказал:

— Да. Вот мутное пятнышко на нижней грани. Где вы его нашли?

— Перед фасадом, в траве.

— Ага, наш взломщик впопыхах обронил добычу.

Я сказал, что сомневаюсь в этом.

Леггет нахмурил за очками брови, посмотрел на меня прищурясь и резко спросил:

— Вы что думаете?

— Думаю, что его подбросили. Уж больно много знал ваш взломщик. Знал, в какой ящик лезть. На остальные времени не тратил. У нас говорят: «Работал свой», — это облегчает дело, когда мы можем найти жертву не сходя с места; но ничего больше я здесь пока не вижу.

На пороге появилась Минни, по-прежнему с пылесосом, и стала кричать, что она честная девушка и никто не имеет права ее обвинять, и пускай ее обыщут, если хотят, и квартиру обыщут, а если она цветная, то это еще не причина — и так далее, и так далее; расслышать удалось не все, потому что пылесос гудел, а сама Минни рыдала. По щекам у нее текли слезы.

Миссис Леггет подошла к ней, потрепала по плечу и сказала:

— Ну, хватит, хватит. Не плачь. Я знаю, что ты ни при чем, и все знают. Ну, хватит, хватит.

В конце концов девушка унялась, и миссис Леггет услала ее наверх.

Леггет сел на угол кухонного стола и спросил:

— Вы подозреваете кого-то в доме?

— Кого-то, кто был в доме, — безусловно.

— Кого?

— Пока никого.

— Иными словами, — он улыбнулся, показав белые и почти такие же мелкие, как у дочери, зубы, — всех… каждого из нас?

— Давайте посмотрим на лужайке, — предложил я. — Если найдем еще алмазы, я, пожалуй, откажусь от версии, что работал свой.