— Я не выходил из дома неделю, месяц… уже потерялся во времени. Вспоминал твои слова, искал их значения, мне выдавало: проклятия, сглаз, порча, заклятие. Картинка начала складываться. Я снова вернулся к твоему дому и понял, что твоя мама такая же, но отец ничего не знает.
— Ты следил за моей мамой?
— Конечно. Я же должен был понять, что происходит. Когда она была одна, то не прикасалась ни к чему руками, вещи буквально летали вокруг нее и исполняли любой приказ. Рядом с твоим отцом она была обычной, самая простая семья.
Повисла тишина. Я не знала, что сказать ему в ответ.
— Лив, я понимаю, почему ты это сделала. Точнее, за что ты так со мной поступила. Я злился, рыдал, чего только со мной не произошло за этот год, но я так рад, что ты вернулась, — Филипп неожиданно взял мои руки в свои, облаченные в черные перчатки. — Я готов извиниться, сделать, что угодно, только, пожалуйста, преврати меня обратно.
Мне не хватало воздуха. Ореховые глаза смотрели на меня с горькой мольбой и надеждой. Он целый год провел в этом уродском теле только потому, что я психанула и решила наказать гадкого мальчишку. Почти над всеми в школе издеваются, но такой мести даже врагу не пожелаешь.
— Я не знаю, как, — ответила честно и очень тихо.
Руки Филиппа заметно ослабли, приподнятые уголки губ опустились, а светящиеся глаза потухли, став полностью черными.
— Филипп, я не буду тебе врать. Мне так жаль, что это произошло. Я не находила себе места. Тогда… тогда была не я. Я не знала, что делаю и не знаю, что делать сейчас.
— Почему ты уехала? Почему бросила меня?
— Я не бросала! Я знала, что сделала что-то, но не знала, что именно. А уехала потому что боялась.
— Чего?
— Что убила тебя.
Мы смотрели друг на друга, только наоборот, Филипп теперь с обидой, а я с жалостью, ровно как год назад, когда он стыдился меня перед всеми.
Стало холодно внутри и снаружи, чем дальше в ночь, тем меньше помогал разведенный костер. Я вздрогнула от касания пробравшегося ветерка и перевела взгляд на огонь.
— Ты не хочешь рассказать мне?
— Что? — я взглянула на парня, такого чужого, устрашающего. Он будто за секунду забыл, как я одной фразой разрушила все его надежды, в голосе снова задор, глаза горят, щеку выделяет ямка.
— Об этом, — Филипп оглядел костер, меня, свои руки. — О магии.
— Оу, — убрала волосы за уши и потерла руки. — Ну ты и так понял, что я… необычная, и ведьмой меня называют не просто так.
— Так все об этом знают?!
— Нет, что ты. Из-за моих повадок, везения, умений. Мне во всем помогает магия.
— Вы все в семье такие?
— Частично. Мужская линия по папе ничего не ведает. Из соображений безопасности и пощады мужского эго.
Филипп лучезарно улыбнулся.
— Прикольно. Ты типа можешь людей в лягушек превращать и отравленные яблоки делать?
Я покачала головой.
— В теории. Но, Филипп, я не такая сильная, как, например, моя бабушка. Я пытаюсь учиться, но все, что умею — детский сад по ведьминским меркам. Просто, чтобы научиться делать настоящие заклинания, надо сначала научиться владеть собой, чего мне не дано.
— Судя по этому я бы не сказал, что ты слабая ведьма, — парень показал пальцем на себя.
— Будь я сильной, этого бы не случилось.
Моя фраза прозвучало настолько строго, что замолчали мы оба. С такой же интонацией со мной говорила Джаннет. Возможно, это просто черта ее характера — прямолинейность и никакой чуткости, или же она просто хотела дать мне мотивации на улучшение себя. Правда этот пресс уже давно меня задавил, в моем учении мне не хватает поддержки: мама в образование не лезет, а бабушка Лора, чтобы не произошло, пытается увести тему во что-то нейтральное и веселое.
В моем кармане затрещал телефон, веселое мычание коровы отразилось эхом в заброшенных стенах.
— Это мама, мне пора, — на часах уже давно пробило не детское время, а напоминание от родителей приходит, когда уже прогулка давно должна была подойти к концу.
— Куда? — Филипп вскочил с поддона. — Но мы же еще не решили, что будем со всем этим делать. Ты же не можешь просто так взять и уйти, и… и…
— Эй, Филипп, ты чего? — я подошла к взволнованному парню и взяла его левую руку. Он дрожал, как наш костер на ветру, а голос срывался. — Успокойся. Мне надо домой, уже поздно.
Филипп поджал губы и на мгновение сощурился.
— Точно. Я просто испугался, что ты… бросишь меня, как все, после того, что увидела.
— Теперь я тебя точно больше не брошу.
Особенно после того, как увидела последствия своего срыва, и что все это на моей совести и расхлебывать тоже мне. Пусть я пока даже близко не представляю, как это можно сделать.
На такси мы вдвоем доехали до калитки моего двора. Филипп сидел в автомобиле, замотанный, как посылка из интернет-магазина: в шапке, шарфе, капюшоне, сплошное черное пятно, даже бровей густых не видно, одни такие же темные глаза бегали по округе, подмечая каждую деталь.
Или ища очередную опасность.