Кто-то из работников подбирается к Борону со спины, выбирает момент, а затем прыгает, придавливая старика весом своего тела, прижимая к земле, как озлобленную собаку. Напрасно. Старик изворачивается и вонзает зубы в руку северянина. Тот в ответ со всего размаху бьет его свободной рукой в лицо. Раз, другой.
На губах Борона вскипает кровавая пена.
Но старику хоть бы что – он в два счета сбрасывает противника на землю и с обезумевшим оскалов выплевывает что-то в снег.
Это… откушенная плоть?
К нам уже бегут вооруженные халларны. Бросаюсь к ним и преграждаю дорогу.
— Нет! - выставляю перед собой руку. – Это наше дело. Мы разберемся.
— Работа не должна встать, - хрипло говорит один из них, со змеистой черной плеткой в руке.
Я видела, как он однажды пустил ее в дело – в один щелчок снял с виноватого лоскут кожи вместе с одеждой.
— Работа не встанет, - обещаю я.
Не имея ни малейшего понятия, что вообще происходит, и какие демоны вселились в тихого смирного старика, превратив его в кровожадную, потерявшую разум тварь.
Вижу, как им хочется отбросить меня с дороги, но не собираюсь отступать. Для них я – животное, которое забылось и оскалило зубы на хозяина. Проблема в том, что мой хозяин и их хозяин – один и тот же человек. И этот человек по непонятной мне причине решился спасти одну никчемную северную девку, чтобы предъявить на нее и ее замок свои права. Странно, он мог взять все это по праву сильного. Он и взял, но не скрутил в бараний рог, а даже позволил быть хозяйкой на наш, северный манер.
Зачем эта игра?
Я не знаю. И, наверное, не знают даже его люди. И все же они тоже играют, нехотя и с большим скрипом принимая правила.
— Да, госпожа, - цедит халларн.
Киваю и оборачиваюсь. Звуки драки за спиной почти пугают. На несчастного Борона навалилось уже четверо, а старик продолжает биться и метаться под их телами. Под залитым кровью лицом – звериный оскал безумца.
Хлесткие удары заставляют морщиться, хоть в наших студеных землях драка до крови и выбитых зубов – не последнее дело. Я к такому привычна. Но сейчас все равно пугаюсь. Как в тот день, когда по приказу отчима поколотили конюха, который провинился лишь в том, что недостаточно начисто вытер его жеребца.
Старика забили насмерть.
Палками.
Борона бьют снова и снова, но он до сих пор сопротивляется, и даже приподнимается, пытаясь скинуть с себя противника, который вдвое младше и крепче него.
— Веревку! – кричу я.
Моток тут же оказывается у меня в руке.
Нужно разнять дерущихся, пока они не загрызли друг друга, словно звери.
Ко мне на помощь приходят еще двое, и только так нам удается связать завывающего старика.
Но и связанный по рукам и ногам он продолжает сопротивляться. И на мгновение мне даже кажется, что не выдержат даже толстые прочные веревки, на которых рабочие таскают карьерный камень и глыбы из недр гор.
Его сила невероятна. Она… необъяснима.
У северян есть легенды о древних воинах-берсеркерах, которые в обмен на великую силу жертвовали богам собственную душу. В схватках такие воины были неудержимы, в одиночку могли расправиться с десятком вооруженных людей. Их не останавливали ни раны, ни боль. Они с яростными воплями прорубались сквозь плотный строй и даже каменные стены, грудью встречали дождь из стрел. Встречи и шли дальше.
Но ведь это всего лишь легенды…
— С ним когда-нибудь было что-то подобное? – спрашиваю северян.
Их растерянные лица красноречивее всяких слов.
— Он что-нибудь пил? – Обвожу всех пытливым взглядом, но в ответ лишь тишина. - Что-то особенное?
— Нет, госпожа, - отвечает кто-то безликий из толпы.
— Мы не видели, госпожа… - подхватывает следующий.
Я знаю, что волхвы некоторых племен используют в своих настойках толченный черный гриб, который растет в глубоких теплых пещерах и настаивается на смраде серных озер. Но она – глоток милости для умирающих, чтобы забыли о боли и не теряли мужества в свой последний час.
Но откуда у старика может быть такая настойка? Да и зачем она ему?
Остается выждать время, когда Борон придет в себя и сам все расскажет.
— Отнесите его в замок, я хочу быть рядом, когда он очнется.
Глава тридцать четвертая: Тьёрд
— Зачем он тебе, кошка?
Я многое видел. Поле сражения – не то место, побывав на котором, легко остаться прежним. Я видел смерть. Много смертей.
Видел людей, рассеченных на части, но продолжающих цепляться за жизнь. Видел обгоревших как головешки воинов.
Видел кровь, внутренности, дерьмо и червей, копошащихся в гниющих ранах стонущих солдат.
Я видел столько грязи и боли, что научился пропускать их мимо себя. Когда ты берешь в руки меч и идешь убивать – будь готов, что ночью к тебе придут кошмары. Мои кошмары давно избегают моих снов.
Я никогда не убивал для удовольствия и никогда не мучил из праздной скуки. Все, что я делаю, - необходимо для победы императора. Поэтому мне тяжело понять, отчего Дэми вцепилась в полудохлого старика и вздумала тащить его в замок, словно пушистого котенка. И не только тащить, но и ухаживать за ним чуть ли не день и ночь.