Проклятие двух Мадонн

Ни при чем тут фамилия, совершенно ни при чем.

Игорь

До чего же странно в знакомых лицах искать и находить незнакомые черты. Отпечатками сокровенных тайн – жесткие линии ранних морщин, взгляды, жесты и разговоры на лезвии приличий, на грани ненависти… да что же такое с ним творится, будто в голове все переключили, перемешали, переврали цвета и оттенки внешнего мира, против воли заставляя видеть в людях нечто такое, чего прежде не было.

Или было?

Все изменились, за растерянно-виноватой улыбкой тетушки Берты таится ожидание, она точно знает, чего ждать, и испытывает болезненное удовольствие от обладания этим сокровенным, доверенным лишь ей одной, знанием. Татьяна вновь сера и уныла, поизрасходовала запал ненависти и теперь оплыла, осунулась, затаилась, накапливая ее снова. Мария – жесткие линии и жесткие взгляды, жесткие принципы, которые оказались не столь уж и жесткими…

– А ты сегодня задумчив, братец, – Василий нарушил воцарившееся было молчание. – Прямо-таки мыслитель.

– Кому-то надо. – Игорь огрызнулся рефлекторно, и Василий улыбнулся – почему он вечно улыбается, или не улыбка это вовсе, а оскал, волчий, предупреждающий.

– Ну да, ты у нас за всех думаешь, всем помогаешь… благодетель.

– Скорее герой-любовник, – не упустила момент Евгения Романовна, сегодня она в розовом, мягкий цвет лишь подчеркивает резкие черты лица, восковую, неестественную гладкость кожи, лишенной даже намека на морщины, и некую искусственность облика, правильного, математически красивого, но… непристойного, что ли?

Игорь с удивлением отметил сей странный факт: при всем своем стремлении к соблюдению приличий сама Евгения Романовна в своей страсти побороть время была пошла и непристойна. Понимает ли? Сомнительно. И в этом свежеоткрывшемся видении Евгения Романовна не вызывала больше ни былой ненависти, ни даже раздражения, скорее уж жалость.

– Видишь, Василий, ему и возразить нечего. – Толстый журнал захлопнулся, скрывая среди глянцевых страниц подсмотренную Игорем тайну. – Конечно, теперь, когда Иван Степанович ушел, нет нужды стыдиться или хотя бы пытаться сделать вид, что ему стыдно. Зачем? Король умер, да здравствует король… или скорее принц-консорт у подножия трона. Но главное, что у трона, у чужих денег… привычное положение, не правда ли?

Наверное, в другой раз слова Евгении Романовны выбили бы Бехтерина из равновесия, но теперь ему было совершенно все равно. Евгения Романовна стала всего лишь одной из частей мироустройства, не более, но и не менее важной, чем другие, оттого и равновесной.

Словно специально, чтобы подтвердить внезапную догадку Игоря, на выпад Евгении Романовны ответила Мария.

– Не злитесь, от злости морщины появляются… – Машка зевнула, демонстративно, лениво, выражая презрение ко всем глянцевым журналам и тем, кто их читает. – А пластику вредно так часто делать.

– Вредно, пропагандируя диету, потреблять шоколад, – не осталась в долгу Евгения Романовна. – Хотя с убеждениями бывает, что, забираясь выше, видишь больше… иногда взгляды меняются, а признаться смелости не хватает.

– Кому?

– Всем, милая моя. Всем.

И снова тишина, шелест страниц, мерное гудение пчел в почти уже начавшей облетать сирени. Идиллия.

– Я, наверное, действительно прилягу. Извините. – Александра не выдержала тишины. И в самом деле бледна, выглядит растерянной и утомленной. Нехорошо вчера получилось, это во всем коньяк виноват и чертовы картины, которые медленно, но все-таки изменяли его, Игоря, душу или – в существование души он не слишком-то верил – отношения с миром, щедро добавляя в них некую неизвестную доселе мистическую составляющую.

– Конечно, отдохни. – Евгения Романовна подарила Саше добрую улыбку. – Отдых – залог здоровья, а здоровье – залог долгой жизни…

Александра побелела, не нашлась с ответом и отступила, не ввязываясь в словесный поединок. Ее тоже было жаль, правда, к этой жалости подмешивалось что-то еще, но Игорю очень не хотелось заострять на этом «чем-то» внимание – то отстраненно-равнодушное состояние, в котором он пребывал в данный момент, позволяло наблюдать и анализировать происходящее и уже произошедшее. И в какой-то момент ему даже показалось, что вот, почти понял, почти поймал, но…

– Она ведь не заболела? – Ольгушкин мягкий голос вплетался в тишину и разрушал. – Плохо, если Саша заболеет.

– Просто ужасно, – равнодушно отозвалась Евгения Романовна. – Ольга, ты бы лучше сходила погуляла… и шляпку надень, солнце вредно для кожи.

Игорь сам вызвался принести шляпку, не столько из вежливости, сколько из желания заглянуть в Ольгушкину комнату в отсутствие хозяйки. Комната как комната, большая, светлая, наполненная солнцем… Шляпка на кровати, соломенное колесо узорчатого плетения, шелковые ленты, аромат духов… Игорь сам не знал, что именно ожидал увидеть в этой комнате. Подтверждение Ольгушкиной ненормальности? Все подтверждения в ее медицинской карте. Доказательства совершенных преступлений? А какие они из себя?