Проклятие двух Мадонн

Отец думал долго, свеча сгорела почти наполовину, перекосившись, перегнувшись на бок. Настасья не торопила.

– Не знаю, имею ли я право рассказывать тебе… пожалуй, прежде не решился бы, история темная, неприглядная, не предназначенная для девичьих ушей, однако же сдается мне, что с болезнью твоей много… неясного. Я не доктор, но отчего-то беру на себя смелость ставить под сомнение диагноз. В то же время не верить дочери… дочерям. Наверное, я путано объясняю, ибо и сам не до конца разобрался в собственных мыслях, однако же хочу спросить – ты действительно желаешь услышать правду?

– Да. – Настасья повернулась, чтобы видеть выражение батюшкиного лица. Задумчивость, растерянность, смятение и что-то еще, не имеющее отношения к разговору, но вместе с тем опасное. Тень усталости? Тень болезни? Или тень…

– Луиджи был отравлен. – Батюшка смотрел на картины так, будто увидел их впервые. – Не смею утверждать, будто он сумел предвидеть собственную смерть, но будучи человеком безусловно талантливым, художник из Тосканы сумел передать не только внешнюю красоту дочерей де Сильверо, но и внутреннюю их суть. Признаться, чем дольше я гляжу на портреты, тем больше вижу. Или не больше, а просто иначе? Невинная печаль и гнев, все столь ясно, что не нуждается в объяснениях…

– А на самом деле все иначе.

– Иначе, – согласился отец. – Катарина вела дневник, даже не столь дневник, сколь разрозненные записи, которые в свое время послужили доказательством ее вины. Мне выпала удача прочесть копии, подлинники до сих пор хранятся в магистратуре, вместе с судебными записями и приговором… Поначалу я хотел отказаться от покупки, а потом подумал, что веду себя крайне глупо, ведь портрет – это всего-навсего портрет.

Рыжее пятно света почти достигло основания свечи, нужно зажечь новую, иначе комната вот-вот погрузится в темноту, но Настасье страшно не хотелось шевелиться, будто бы движение способно было разрушить хрупкую нить повествования.

– Значит, Катарина была безумна?

– Скорее одержима жадностью, что тоже своего рода безумие, и порочна. Она вступила с Луиджи в брак, не освещенный церковью, а потом, опасаясь, что кто-либо донесет отцу, поспешила избавиться от свидетеля своего падения.

Сердце в груди болезненно сжалось. Падение, порок… преступная любовь, вот где настоящее безумие… и Лизонька любит, иначе в жизни бы не осмелилась сотворить подобное.