Проклятие Эдварда Мунка

«Урод, хам и нахал. Он меня шантажировал. Пугал. А я мысленно уже похоронила и оплакала его, себя, „Ведомости“, наше сотрудничество. Блин! Ну почему нельзя проявить немного такта к тем, с кем работаешь? Почему любыми методами Андрей хочет всех нас „построить“?! Ему так проще? А на эмоции, вызванные его действиями, ему наплевать!» – с досадой думала девушка, направляясь по коридору в свой кабинет.

Лика быстро, тяжело дышала, пытаясь успокоить бушующую в желудке боль, и ничего не получалось, а отлеживаться в постели времени нет. Седов дал ей поручение. И если она может сделать хоть что-то, чтобы наказать изверга, убивающего женщин, – то надо шевелить извилинами, терзать телефон и компьютер. Действовать!

Лика методично выписала из толстого справочника телефоны всех вузов, где практически изучалась или теоретически могла преподаваться история живописи. «Пробила» по компьютерной базе номер Союза художников, решив, что в этой организации тоже могут подсказать координаты художников, увлекающихся Мунком или экспертов по работам норвежца. Подумав, она также внесла в список художественные училища и школы, пододвинула к себе телефонный аппарат.

И… такого никогда не было…

Лика набрала минимум 30 номеров, и ни один из них не ответил!

Да еще и в кабинете – на окнах стеклопакеты, отопление включено – вдруг сделалось так холодно, что у Лики заклацали зубы!

Схватив со стола сотовый телефон и пачку сигарет, она выскочила в коридор и набрала номер мамы.

– Мусик, ты меня не в понедельник родила?

– В субботу.

Ликина мама никогда не удивлялась вопросам дочери. У нее собственных было предостаточно. Но касались они всегда одной темы – рациона питания.

– Ты хорошо кушаешь? Не похудела? Может, привезти вам отбивных и борща в баночке?

– Да, мам, все в порядке. Борща в баночке не надо. Вот палтус Пашке на днях жарила, всю квартиру завоняла…

Возвращаться в холодный кабинет Лике не хотелось, поэтому она подробно рассказала про свои кулинарные экзерсисы и даже вникла в такую чуждую и ненавистную тему, как ремонт. В кульминационный момент рассуждения о выборе обоев совесть вдруг нарисовала ей картину привезенного на вскрытие тела Карины Макеенко. И пристыженная Лика быстро попрощалась с мамой.

– Мне наплевать на всю эту чертовщину! Я сильная. У меня все получится, – объяснила она равнодушно мерцающему монитору.

И опять схватилась за телефонную трубку.

На первый же звонок ответили. Лика делала пометки, записывала имена-фамилии людей, должности. Она была так поглощена предстоящими встречами, так боялась, что кого-то пропустит в длинном списке потенциальных собеседников. И даже не удивилась, что ей стало так жарко, и пришлось выпить чашку зеленого чая…

Завтрашняя страничка еженедельника скоро оказалась заполнена записями о предстоящих визитах. Как Лика и предполагала, отказать журналистке, готовящей статью о художнике, искусствоведы просто не могли.

Она мысленно попросила у «фордика» прощения за то, что завтра ему предстоит бегать по Москве с поцарапанным бочком. Потом посмотрела на часы и прикинула: Пашка приедет с работы минимум через три часа, приготовление ужина займет час, значит, прямо сейчас надо договориться о встрече еще с кем-нибудь из нужных людей. Она выбрала из списка номер, начинающийся на те же цифры, что и редакционные телефоны. И не прогадала. Даже машину брать не пришлось. Согласившийся побеседовать художник Михаил Сомов находился в своей мастерской, располагающейся буквально в пяти минутах ходьбы от редакции, в Брюсовом переулке.

Сворачивая с Тверской в высокую гранитную арку, Лика невольно замедлила шаг. Конечно, маловероятно, что первый же собеседник окажется тем самым душегубом, убившим Карину Макеенко и Инессу Морову, но беспокойство все равно торопило биение сердца. Набирая код на нужном подъезде, Лика трусила так отчаянно, что едва стояла на ногах.

«Что за натура у меня? Вечно впутываюсь во всякие истории и при этом умираю от страха. Нет во мне баланса. Человек должен быть или авантюрным, или трусливым. И то, и другое в одном флаконе – слишком мучительно», – думала Вронская, медленно поднимаясь на скрипучем старом лифте.

Хозяин мастерской уже стоял возле приоткрытой двери, и Лика сразу же застыдилась собственных подозрений. Михаил Сомов, высокий бородач в белом свитере, так обаятельно улыбался. Глаза художника, миндалевидные, лучащиеся добротой, напоминали иконопись Андрея Рублева.

Чашка крепкого кофе, которую через пару минут принес гостеприимный Михаил, окончательно покорила Лику.

Оглянувшись по сторонам, она призналась:

– У вас очень уютно. Чувствуется особая атмосфера. И дело даже не в огромных полукруглых окнах, запахе красок, задрапированном возвышении напротив мольберта. Здесь есть что-то еще. Не знаю, как это объяснить.

Бородач польщенно улыбнулся. Сегодня здесь точно присутствует его муза. Весь день ему работалось особенно легко. Только вот муза – создание своенравное. То сидит в мастерской днями и ночами, а то и вовсе не заглядывает. Впрочем, поговорить с журналисткой он хотел бы вовсе не об этом.