Условно говоря, есть масса вещей, имеющих большую или меньшую ценность. Крысиный яд, скальпель хирурга, да даже то же оружие. Предметы нужные и необходимые. Сами по себе они не несут никакой опасности. И это не они побуждают убийцу совершать преступление. Возможно, просто случайно взгляд замыслившего недоброе дело останавливается, скажем, на пузырьке с ядом или на скальпеле, и… С таким же успехом отморозок мог бы вдохновиться удавкой. Но, видимо, вдохновился творчеством Мунка. При чем тут сам художник? Нет его вины в том, что картинами заинтересовался какой-то сумасшедший! А преследующие ее неприятности и жуткую историю судьбы Михаила Сомова Лика решила оставить за рамками вывода об отсутствии злого рока в картинах норвежца. Два непонятных случая против более двадцати абсолютно не вызывающих подозрений. Понятно, куда склоняется чаша весов.
Подозрений в адрес Василия Михайловича Бубнова у Лики Вронской тоже не возникло. Увлеченный своей профессией человек пользуется уважением коллег, любовью студентов. В его скромной «хрущевке» царил идеальный порядок. Лика сразу поняла, почему и мебель в квартире старенькая, и телевизор черно-белый. Да даже электрическим чайником Василий Михайлович не обзавелся. Зато книжные полки ломятся от энциклопедий, альбомов, биографий и мемуаров художников. Вот куда уходят все деньги преподавателя художественной академии.
Прежде, чем начать беседу непосредственно о Мунке, Бубнов рассказал Лике об убийстве соседки. Не утаил, что его вызывали на допросы, что на месте происшествия убийца оставил репродукции.
– Если хотите, я могу дать вам телефон следователя, который ведет это дело. Я понимаю: журналистов интересуют «жареные» факты. Но меня предупреждали, чтобы я не разглашал эти сведения, – сказал Василий Михайлович. Он долго шарил по шкафчикам на кухне, отыскивая, чем бы угостить гостью, а потом положил перед Ликой пару карамелек. – Но, может, убийцу уже поймали. Позвоните, уточните. Я рад тому, что вы взялись писать о Мунке. Этот художник достоин куда большего интереса и внимания, чем то, которое уделяется ему сегодня.
«Это не реакция виновного человека, – решила Лика, в очередной раз выслушивая биографию художника. Бубнов был где-то во второй десятке собеседников, и потому историю жизни Эдварда Мунка она уже знала почти наизусть. – Это просто совпадение, что Василий Михайлович живет по соседству с убитой женщиной».
А чуть позже Лика раскаялась в собственной самонадеянности. Она уже действительно знала о художнике многое, но не все, как считала до встречи с Бубновым. Вот Василий Михайлович знал абсолютно все – как выглядели дома, где жил Эдвард Мунк, как звали его друзей. Даже описание предпочтений художника в еде и одежде заняло добрых полчаса.
– Вы знаете, я еще романы детективные пишу, – разоткровенничалась Лика. – Вы так интересно рассказываете, что у меня появилась идея использовать эту информацию для книги.
Разговорчивость Бубнова как рукой сняло. Он никак не прокомментировал последнюю Ликину фразу, но нахмуренные брови и поджатые губы были красноречивее любых слов.
«Василий Михайлович не любит детективы, не уважает тех, кто их пишет, и не понимает тех, кто их читает, – поняла Лика. – Что ж, каждому свое. Я могла бы с ним поспорить, что нет высоких и низких жанров, есть плохие и хорошие писатели. Меня саму тошнит от некоторых детективов. А творчество многих признанных классиков оставляет равнодушной. Восприятие литературы субъективно, и здесь нет критериев, что такое хорошо и что такое плохо. Но, поскольку Бубнов хмурится и молчит, чего спорить. Уходить пора…»
Что она скажет Седову? «Я знаю, кто может стать следующей жертвой»?
«Знаю – это сильно сказано», – подумала Лика.
Она не удержала равновесие в притормаживающем вагоне и влетела в широкую мужскую спину. Мужчина подхватил ее под руку, окинул оценивающим взглядом и улыбнулся.
Поглощенная своими мыслями, Лика не заметила, как, улыбаясь, мужчина вспорол ножом рюкзачок и ловко вытащил портмоне…
Да, точно просчитать следующую жертву невозможно. Тем более, как Лика ни силилась понять, почему из массы объявлений убийца выбрал именно объявления Карины и Инессы, у нее ничего не вышло.
Но она предложит Седову обратить особое внимание на тех женщин, которые дают объявления интимного характера. Эдвард Мунк ненавидел проституток. Публичные дома на его холстах – зрелище, может, даже еще более мрачное, чем вечные комнаты с покойниками и скорбящими родственниками.