Проклятие феи

Рози порой казалось, что все ее знакомство с Вудволдом ограничивается любимым местом у окна с дружелюбным пауком в углу. Она так часто там сидела: когда Роуленд с Пеони встречались в середине ночи, когда сны выдавались особенно неприятными и она боялась разбудить Пеони метаниями и вскриками, когда им обеим выпадало немножко спокойствия перед новой встречей с прибывшими придворными (с приближением дня рождения принцессы струйка превратилась в поток, и даже Вудволд оказался едва ли не переполнен), следующим званым обедом, очередной примеркой бального платья принцессы. Это было, возможно, единственное место в Вудволде, где она могла собраться с мыслями, предаться воспоминаниям, подумать о себе как о Рози, поэтому только здесь она ощущала себя в полной мере настоящей.

Люди, окружающие принцессу и ее фрейлину, баловали их как могли. Их часто отсылали отдохнуть к себе в башню (одна из дочерей Прендергастов, склонная забывать о трепете перед особами королевской крови, предположила, что они уставали бы куда меньше, если бы не тратили полжизни на хождение по всем этим лестницам), но ни одна из них не умела отдыхать, как подобает знатным дамам. Пеони шила и просила присылать ей все, что следует подрубить или починить. Поначалу эта просьба вызвала возмущение, но, как объяснила Пеони, она всю свою жизнь была деревенской девочкой и приучилась радоваться тому, что ее руки заняты работой, но затейливые занятия вроде вышивания ее не интересуют (что было неправдой). Все устроили к ее удовлетворению, только леди Прен в расстройстве похлопывала себя по ключицам легкими быстрыми ударами, напоминающими трепет птичьих крыльев, а затем, когда это не смогло ее успокоить, принялась крутить ожерелья у себя на шее, пока Пеони мягко не взяла ее руки в свои.

– Дорогая леди Прен, – начала она (насколько было известно Рози, никто и никогда не называл лорда или леди «Пренами» в лицо, хотя вся Двуколка пользовалась этим прозвищем за глаза), – вы же порадуете меня этим, не правда ли?

И леди Прен уступила.

Пеони хорошо удавались подобные жесты. Под ее мягкой тиранией домоправительница Прендергастов перестала изображать из себя мелодраматическую жертву из-за того, что комнату принцессы невозможно было полностью очистить от пыли (и, что еще важнее, не стала вымещать раздражение на горничных). Невыносимо надменный дворецкий улыбался, когда ее видел, причем начиная со второй недели делал это раньше, чем Пеони улыбалась ему. Сварливый старый граф из Скарента, очевидно явившийся на день рождения принцессы заблаговременно, чтобы успеть проникнуться к ней по-настоящему основательной неприязнью, поддался ее обаянию за считаные дни. А старшего внука Прендергастов, трехлетнее чудовище, удавалось привести в хорошее настроение теми же уловками, которые Пеони применяла к детям Катрионы и всем ее маленьким постояльцам с детской магией.

Так или иначе, как только девушки оказывались вдвоем в спальне, а время не располагало к тому, чтобы спать (или делать вид), Пеони шила. Поначалу Рози сидела, стиснув ладони между колен, как будто даже в отсутствие шелка для вышивания они могут учинить что-нибудь жуткое, если она их выпустит. Но однажды, когда она чувствовала себя так, будто вот-вот взорвется от праздности, явился Бардер с большим бугристым свертком, в котором обнаружилось полдюжины обрубков хорошо просушенной древесины, превосходно подходящих для вырезания веретен-волчков.

– Это не я, – пояснил он. – Я думал, что тебе и без того хватает хлопот. Их прислал Нарл. Он сказал, что ты скоро совсем заскучаешь.

Бардер старался сопровождать Катриону в Вудволд, когда мог, чтобы лично проведать Рози и узнать, как у нее дела.

– Мы никак не привыкнем к тому, что ты уехала от нас, милая, как и малыши, а особенно твои звери, – объяснил он.

Рози вздохнула. У жизни в Вудволде было множество неприятных сторон, и одна из них заключалась в том, что ей почему-то труднее было разговаривать с животными из башни принцессы, чем со двора колесного мастера или из кузницы. Почти все ее знакомые в животном мире изъяснялись удивительно невнятно, а с созданиями, с которыми она прежде не встречалась, дела обстояли еще хуже. Необъяснимое чувство подсказывало ей, будто все они до крайности заняты чем-то другим, поэтому с ними так трудно поддерживать беседу. К такого рода занятости она привыкла, когда дома появлялись новые младенцы, но прежде она всегда угадывала, если дело было именно в этом, и, кроме того, почти для всех стояло неподходящее время года. Но никто не объяснял ей, что происходит, а когда она спрашивала, все начинали изъясняться еще менее членораздельно.

Вдобавок ко всему домоправительница закатывала истерику всякий раз, когда обнаруживала собачий волосок на подушках или кошачий на покрывале либо случайное пуховое перышко на ковре их спальни или гостиной. Много лет назад Катриона придумала, как зачаровать амулет, чтобы звериная шерсть отлетала от ткани как ужаленная и липла к щетке, но сейчас Рози не могла просить ее сделать еще один.