Проклятие феи

В этом году Катриона уделяла меньше внимания болезни, чем могла бы в другое время, потому что присматривала за четырьмя маленькими обладателями детской магии, включая их собственную Гилли, рано и эффектно пробужденную рождением младшего брата, Гейбла. (Джем как раз недавно сам прошел через период детской магии, ограничившись нечастыми явлениями черной красноглазой твари, которая таилась по углам и хрипло дышала. Мальчик утверждал, что она настроена дружелюбно, и потому ее никто не трогал, хотя все, кроме самого Джема, огибали излюбленные ею углы с некоторой настороженностью.) Гейбл, по счастью, уродился спокойным младенцем и не переставал сосать молоко, даже когда Катриона свободной от него рукой отчаянно рассыпала отменяющие чары.

Поскольку помощь Пеони требовалась постоянно: то посидеть с детьми, то навести порядок в доме колесного мастера, она несколько недель подряд пропускала обеды в кузнице. Рози рассказала ей о прибытии нового подмастерья, о том, что его зовут Роуленд и что он не носит бороды. Но саму Рози он не слишком занимал, и Пеони тоже не проявила особого интереса.

Вплоть до первого дня, когда Пеони, по заведенному порядку, пришла обедать в кузницу. Рози, стоявшая рядом с одним из коней лорда Прена, заметила подругу как раз перед тем, как та встретилась взглядом с Роулендом.

– А вот и ты! – обрадовалась Рози. – Я решительно умираю от голода. Пеони, познакомься с Роулендом. Мне еще надо разобраться тут, – предупредила она, кивнув на коня. – Не съешьте там все.

Когда Нарл и Рози покинули своего подопечного, в утешение оставив ему немного сена, Пеони и Роуленд уже некоторое время пытались завязать разговор. Рози смутно сознавала, что ее подруга и новый подмастерье ведут себя несвойственным им образом: Пеони умела поддержать беседу с кем угодно, а Роуленд обладал превосходными манерами, куда более изящными, чем можно было ожидать от ученика кузнеца, что вызывало еще больше подозрений, чем его высокий рост, привлекательность и отсутствие бороды. Но сейчас эти две общительные персоны стояли, уставившись друг на друга, и Роуленд то и дело перекладывал из руки в руку молот, а Пеони держала перед собой корзинку, вцепившись в нее так, будто отгораживалась ею от демонов. Рози привыкла к воздействию, которое при первой встрече оказывала ее подруга почти на каждого, особенно на молодых людей, но сама Пеони никогда себя так не вела.

Что-то заворочалось в глубине сознания Рози: удивление, любопытство, недоумение. Испуг. И что-то еще.

– Нарл, – тихонько окликнула она, – глянь-ка. Что с ними творится?

Нарл, умывавшийся над ведром с водой, выпрямился и вытер руки. Бóльшую часть внимания он по-прежнему уделял коню, которого они подковывали. Это был жеребец из тех превосходно сложенных безумцев, которых предпочитал младший сын лорда Прена, и ко всему прочему в его ужасных копытах совершенно не держались гвозди. Как бы часто он здесь ни бывал, чтобы вернуть на место потерянную подкову, он никак не мог поверить, что и в этот раз тоже Нарл собирается использовать раскаленные клещи и кочергу только на его подковах, а не на нем самом. Если бы кузнецу не помогала Рози (по ее словам, она рассказывала безумцу сказки, словно капризному ребенку на ночь), ему, вероятно, и вовсе не удавалось бы подковывать жеребчика, сколько бы тертого корня визо он ни пускал в ход. Сейчас конь выглядел полусонным и задумчиво жевал сено, опустив уши, словно старая кляча. Нарл мог бы заподозрить, что он достаточно смышлен, чтобы не упустить своей выгоды, и попросту любит сказки Рози, но прекрасно знал, что это не так. Ему говорили об этом белки́ лошадиных глаз, когда кузнец приближался к коню, и то, как он держал ногу. Именно безумцы, ненавидящие подковываться, чаще всего теряли подковы.

Передавая полотенце Рози, Нарл мельком глянул на своего подмастерья и племянницу тележного мастера, но куда больше его занимал вопрос, как вбить гвозди в копыто, уже и без того сплошь испещренное дырками. Лицо его, как обычно, ничего не выражало. Но Рози, отмывая руки, наблюдала за ним, а она за годы, проведенные около кузницы, научилась угадывать его чувства, пожалуй, даже лучше, чем он сам отдавал себе в них отчет. И она увидела, как прямо у нее на глазах его поразило острое как нож понимание и там, где невидимый клинок оставил рану, она закровоточила надеждой, страхом, тоской – и чем-то вроде безропотного отчаяния. От неожиданности Рози едва не накрыла ладонью его руку и не выпалила: «Что такое? Я могу помочь? Я что угодно для тебя сделаю!» – но быстро осознала, что Нарл не хотел, чтобы она это заметила, и что сама она чуть не сказала чистую правду, но вовремя остановилась.

Рози с необыкновенным усердием оттирала ладони и предплечья, всецело поглощенная этим занятием, и, когда Нарл снова повернулся к ней, подняла на него взгляд, старательно очищенный от какого бы то ни было выражения. На ее щеках пылал румянец, но в качестве оправдания она плеснула на лицо холодной водой.