Герда протиснулась через узкий деревянный лаз и оказалась в маленьком дворике. Хоть Эймон и раньше всех приспособился к жизни под горой, но дом с мастерской построил себе обычный, из брёвен. Даже покатую крышу и ту смог сладить.
Как и всегда, Эймон вытёсывал рыбацкую лодку.
–Я ухожу, – сказала Герда.
–Угу, – сказал Эймон, продолжая орудовать теслом.
Герда собрала нехитрые пожитки в сумку, достала подшитый шерстью плащ. Эймон не обращал на девушку внимания.
–Я возьму бурдюк? – спросила Герда.
–Завтра верни, я за древесиной пойду.
–Эймон, я ухожу. Насовсем.
–Десять, – Эймон сделал насечку на столе.
–Что десять?
–Десятый раз ты мне это говоришь.
–Ну рано или поздно мне повезёт.
–Рано или поздно нам всем повезёт, – невозмутимо парировал он.
Герда сплюнула, закрыла лаз и вернулась в тоннель. Голоса людей постепенно замолкли, и только шаги Герды разносились эхом. Её путь лежал на поверхность, где фиолетовым цветом отсвечивал Чумной Лес.
В лицо Герде ударил холодный воздух. Снова зима, вторая за месяц. Девушка накинула поплотнее капюшон и двинулась на юг, стараясь не сворачивать с тропы.
Из Аскёя можно было легко уйти на север, к молодым сёлам и деревням. И Погибели Ройка, одиноким маяком стоявшем в северной тьме. Но Герде было нужно на юг. Туда, где лежали руины горы и где высился Чумной Лес.
Кому-то Герда говорила, что во время великого переселения потеряла свою семью. Кому-то, что во фьордах её ждёт жених. В подлинную причину никто бы не поверил. А правда была в том, что Троллий Пик давил на неё толщей горной породы. Город душил и отравлял. А по ночам ей снились кошмары, что море поднимается и затапливает тоннели.
И люди захлёбываются в грязной воде как крысы в сточных водах.
Но Чумной Лес на южной стороне Тролльего пика был такой же безумный и непредсказуемый, как и обновлённое солнце. На ровной земле вздувались холмы как пузыри на болоте. Повсюду осколки горной породы и деревья, искажённые, как в пытке. Берёзы с синей корой, ивы размером с дуб.
Герда шла через лес, то и дело находя следы незнакомых зверей. Ноги болели от усталости – будто сама земля высасывала из неё силы.
Она села на камень и огляделась. Лес стал реже, но зато деревья походили на застывших чудовищ. На ветвях сидела стайка изуродованных трёхглазых ворон.