Проклятие Ильича

— Ещё и такой грех мне отпусти, святой отец. Я наколдовал, что если меня сожгут, то сто священников загнутся через неделю от поносной хвори. Знаю, погорячился, но больно вы меня разозлили, вот проклятье и наложил.

— Ик!

Что, не этого ожидал, голубоглазый ты наш?

— Ещё хочу покаяться. Не остановился я на проклятии своём и весь твой род до седьмого колена проклял. Все сгинут от дристанки.

— Ик!

Не выучил других слов.

— И последнее прегрешение мне отпустите, святой отец. Я княгиню нашу давно как-то опоил зельем сонным и надругался над ней, и теперь сын у неё тоже колдун, и весь свой дар я посмертно ему передам. Самым сильным колдуном будет и всех монасей изведёт, и князя, и мать свою, и братьев с сёстрами. Человечиной будет питаться. А если ты нарушишь тайну исповеди, то тебя он первым сожрёт.

Левин приложил руки туда и сюда, как Фоня, и грозно взглянул на такого юркого пять минут назад священника. Того перекосило, и сейчас он завалится тут в падучей.

— Отпускай грехи, святой отец. Живо. А то из ада тебя доставать буду. Оттуда сподручней. Из рая-то сложно, там ангелы помешать могут. Этот, как его, во! — Архангел Иегудиил. Мать его — царица небесная.

— Ик! А-ааа!

И серого не стало.

Народ озадаченно повернул головы к двери, а потом к колдуну.

— А чё? Всю правду, как на духу. А, ну точно — и так на духу, — пожал плечами Владимир Ильич.

— Колдун! Чего монах убежал? Чего орал? — свесилась с нар сиреневоглазая голова Еркима.

— Покаялся я ему в грехах. Не вынесла душа его. Столько негатива сразу.

— Чего «гатива»? — Еркин спрыгнул с нар.

— Отмаливать мои грехи побежал.

Владимир Ильич тоже с нар встал и выглянул в коридор. Там пусто было.

— Ты это брось, колдун, — подошёл к нему Робин Гуд местный и тоже в коридор заглянул.

— Чего теряемся-то? Пошли.

Еть-колотить! Пошли. По коридору нормально, потом дверь открыли — там тамбур. Тоже вполне себе ничего. Пуст пустёшинек. Толкнул Левин следующую дверь, а там с копьями наперевес два десятка нечёсаных блондинов. Увидели их в дверном проёме, и нет, чтобы бежать броситься — ну, по закону жанра. Должен же он освободиться и в магическую Академию инкогнито поступить! Хрена с два. Эти не читавшие про попаданцев книги блондины повернулись, пики свои, жёлтым металлом поблёскивающие, направили в сторону двери открывшейся и стали кольцо сжимать.

— Чего делать будем, колдун? — засопел над плечом Ерким, картину узрев.

— Чего тут делать? Маугли что сказал? «Мы принимаем бой!» У Джеки Чана ведь получилось в фильме… Про генерала китайского. Он там холм целый из трупов накрошил, а тут всего два десятка нечёсаных. И у тех мечи были, а у этих — копья. Да как два пальца об асфальт.

— Маугли — великий колдун ваш? — недоверчиво засопел соратник.

— Я беру десять справа, а ты двоих слева.

— Их больше…

— Остальные сами разбегутся…

— Хватайте их, это приговорённые! — заорал вдруг один из блондинов.

У этого как раз меч был. Короткий. Как гладий у самых древних римлян.

— Ну, понеслась душа в рай. Лучше погибнуть в бою, чем на костре жариться.

Глава 5 Марьяна Ильинична

Событие одиннадцатое

Возможность достижения цели обратно пропорциональна вашему желанию.

Закон Гамперсона

— Ты чего молчала, что ты огневичка? Совсем, штоль, блаженная?! — взвилась целительница, воинственно бряцая кандалами. — Ведунья она! Дура стоеросовая! Балбеска великовозрастная! Чего мы тут сидим тогда?!

О том, что Марья Ильинична — огневичка, она и сама не догадывалась. Да и откуда? Никакими магическими способностями она раньше не обладала, если не считать способность одним лишь своим видом доводить своего тренера, Романа Петровича, до белого каления и тика в глазу.

Ну… точно с ума сошла. Обычно дементным старухам мерещатся цыганские таборы или соседи, что через розетку газом травят, а у Левиной на старости лет — вон, магия, ядрить кадрить её налево. И ведьма-целительница с горящими то ли от гнева, то ли от восторга глазами. Или это её сознание так само себя проецирует?

Нет, серьёзно, а можно какие-то другие галлюцинации, пожалуйста? Санаторий в Крыму, например. Или там, турбаза на Волге. Да хоть уральские леса и палатки, а не вот этот мерзкий смрад, въевшийся уже и в кожу, и в волосы!

Зловонный дым от подпалённой трухлявой соломы поднимался к потолку. Марьяна так и замерла, стоя на нарах, и таращилась на сокамерницу.

— Подь сюды и слушай внимательно, — внезапно деловито и собрано приказала старуха. — Бери свои кандалы и выплавляй из них острый тонкий кусок. Отрежешь мне кисти, снимем мы эти цепи.

— В смысле отрезать вам кисти? — возмущённо спросила Марьяна. — Совсем из ума выжили?

— Ой, да не голоси ты, а то охрану выкликаешь! — азартно улыбнулась Дукуна. — Огневичка она, глянь! Вот свезло так свезло! А что дура — так это ничего, просто меня слушай и делай, что говорят. Поняла, молодка?

— Нет! Не буду я вам кисти отрезать!