Проклятие Ильича

Нет. Никто не кричал. Тропа обогнула будочку и вышла к грунтовой наезженной дороге, которая тянулась к огромному котловану. Точно, в Свердловске же строят вторую по высоте в СССР и пятую, кажется, в мире телевизионную вышку, которую так и не построят и потом будут тридцать лет решать, как снести. И ведь каким-то хитрым способом снесут, не разгромив полгорода, но сейчас из котлована торчал небольшой огрызок. Внизу ярко горели фонари и суетились люди. А ведь часов восемь вечера, и погода ещё полчаса назад была не самая благоприятная для строительства телебашни. Ветер.

Левин уже хотел идти назад, когда со стороны центральной дороги промчалась милицейская машина с включённой мигалкой, а следом показался целый кортеж из чёрных волг и даже двух чаек.

— Ух ты! Это кого на таких машинах принесло?

Владимир Ильич решил посмотреть.

Он прошёл по своротке метров пятьдесят и стал спускаться в котлован. И опять почему-то окрик в спину ожидал. Оказался никому не нужен.

Машины остановились возле освещённого фонарями провала в круглой стене и из них стали выползать бочком толстенькие люди в чёрных пальто и ондатровых, а то и бобровых шапках. Шишки! Однозначно.

Товарищи вылезли из машин и стали обходить подножие телебашни, но, очевидно, там во что-то упёрлись и развернулись обратно. Впереди шёл колобок в чёрной куртке и — как, блин, эта шапка называется? — пирожке таком брежневском из каракуля. Он громко говорил полуобернувшись к следующим за ним шишкам. Левин продолжал спускаться в котлован, сам не понимая зачем, словно тянуло туда. Когда до группы товарищей оставалось метров двадцать, Владимир Ильич в ярком свете прожекторов, направленных как раз в проём цоколя башни, узнал идущего сразу за толстячком человека. Высокий, даже выше Костика с его ста восьмьюдесятью сантиметрами, человек был в такой же, как и у самого Квасина, бобровой шапке коричневой. Длинноватое чуть брыластое лицо. И самый противный в мире голос:

— Как тот такой же, так и этот, понимаешь. Два индюка…

И рассмеялся. И товарищи захихикали с небольшим перерывом, соображали, видимо, шутка это или нет, но раз Первый Секретарь Свердловского обкома потом засмеялся, то и им сам бог велел.

Что-то щёлкнуло в голове у Владимира Ильича. Этот здоровый упитанный мерзавец пустит по миру богатейшую страну и развалит её на куски. Да, начнёт не он, а ещё больший предатель Горбачёв, но именно Ельцин из-за своих притязаний на власть любой ценой развалит СССР. Сколько людей пострадает, даже не сосчитать. Одна война России с Украиной чего стоит. Слова вырвались сами:

— Чтобы ты спился. Насмерть. Алкаш, — Левин вздохнул и, зажмурившись, добавил: — Крекс-фекс-пекс.

Эпилог

Владимир Ильич опаздывал, и не просто опаздывал, а опаздывал так опаздывал — на три почти часа. На скамейке в парке, в который они постоянно ходили с Марьяной, он как всякий нормальный тинэйджер, вырезал презентованным фельдшером тётей Леной скальпелем сердце, проткнутое стрелой, и дальше написал: «Вова + Марьяна =Л». И ниже приписал: «среда в 12.00». И не успокоился. Точно такую же надпись с припиской «в нашем парке» накарябал возле подъезда, в котором они жили. Давно накарябал, в конце августа ещё, и каждую среду мотался в Москву, и просиживал пару часов на скамейке, вглядываясь в каждую высокую девушку. Один раз даже бросился к одной высокой блондинке, перепугав ту до икоты.

— Марьяна! Это ты?

Девушка шла в жёлтой куртке и в руке несла спортивную сумку на плече. Этой сумкой она от Левина и отмахнулась.

— Съям ти Морьнна, — и дальше чего-то на венгерском, должно быть.

Иностранка ускорила шаг, опасливо оглядываясь на неадекватного молодого человека.

В Москву по средам и так и так приходилось мотаться. Рассказ и статья в журнале «Юность» нашли отклик в сердцах советских людей. Просили писем — получите. Писем были мешки. Десятки обычных картофельных мешков, в которые работники отдела писем редакции складывали корреспонденцию для Квасина. Чёрт бы его побрал.

Если можно открыто ругать городской транспорт, да ещё будет человек, который это прочитает, то попробуй остановить праведный поток народного негодования. Владимир Ильич все письма увозил с собой в Гольево и там по вечерам старался прочесть. Свободного времени у него оказалось с избытком. Готовить еду не нужно, стоять в очереди за продуктами — тем более и даже посуду мыть не надо. А ещё нет телевизора. В холле гостиницы сельской был небольшой чёрно-белый «Рекорд», но спустившись пару раз вечером посмотреть кино или даже передачу «Вокруг смеха», Левин понял, что это не удовольствие, а пытка: плохой звук, не смешные в основном шутки, которые он к тому же уже много раз слышал. Посидел пару минут, и на этом выдержка заканчивалась. Уходил к себе в номер. Там мешок писем очередной.