Проклятие Индигирки

– Ты все еще ищешь глобальный смысл? – Брови Савичева выгнулись в насмешливом удивлении. – Брось, старик, больше никто в первую очередь о родине не думает. Думают о себе. – Его взгляд сверкнул в стеклах золотых очков, побродил по залу, освещенному солнцем сквозь стеклянную стену и вернулся к Перелыгину. – Это и есть новый глобальный смысл – думать о себе, о близких, а мне, заметь, своих двоих поднимать и новую семью строить.

«Почему он так говорит? – подумал Перелыгин, тут же возразив себе: – А что я брюзжу, в чем он не прав? Мне неприятно, что так говорит именно он. И что? Разве стремление к благу аморально? Правда, за разговорами о нем упускается или умышленно искажается суть. За несколько лет надлежащая мера своекорыстия оказалась очень превышенной. Стоило силам, сдерживающим ее, ослабнуть, отовсюду полезли мелкие лавочники. Они и расшатывают прежние отношения и взгляды, тащат за собой тех, кто сам не перешагнул бы черту. Но Егор не лавочник, или время изменило и его?» – Прячась за улыбкой, он рассматривал Савичева, удивляясь и раздражаясь своим подозрениям.

– Помнится, десять лет назад за этим столом, – Перелыгин очертил жестом пространство забегаловки, – мы с тобой рассуждали о благах, и истина для нас была однозначна, без оборотных сторон – ехать и зарабатывать своим горбом, классическая ясность – «да» без альтернативы.

– Разве мы тогда не о себе думали? – С легкой снисходительной улыбкой Савичев через стол положил руку Перелыгину на плечо. – Я же тебя не банки грабить зову. А в том, что возможностей заработать становится больше, нет ничего плохого.

– Ты забыл, старичок, про свою поездку на БАМ? – Перелыгин разыграл удивление, злясь на себя за фальшивые нотки, за эту дурацкую словесную игру. – Мне кажется, кроме желания благ, было кое-что еще.

– И почему я не чую на своем горбу сладкой тяжести честно заработанных благ, – махнул рукой Савичев. – Надо было до пенсии ради них сопли морозить, а зачем мне блага на пенсии?

– Выходит, жалеешь, – ухмыльнулся Перелыгин. – Я предупреждал.

– Брось, брось! – категорично замотал головой Савичев. – Не пори ерунду. – Хмурясь, потер лоб, голос его потеплел. – Мы подержали судьбу за бороду, развернули ее к себе и пожили как хотели – уже немало, хотя не мешает еще разок прихватить. – Он сдержанно улыбнулся. – Да покрепче.

– Что ты предлагаешь? – Перелыгин наклонился над столом, всем видом демонстрируя намерение понять нынешнего Егора, с которым он десять лет встречался урывками, и чего от него теперь ждать.

– «Краснопёрых» надо заставить поделиться властью, а лучше подальше задвинуть. – Савичев шутливо поиграл глазами. – Они от бессилия могут и дров наломать. – Он мельком взглянул на Перелыгина. – Ну, а что дальше – видно будет, главное не зевать – раз, второе – нужна дружная команда.

– Я не спрашиваю тебя, старичок, – Перелыгин говорил спокойно, с легкой иронией, – заплатил ли ты партийные взносы за последний месяц. Думаю, задолженности за тобой не числится, но меня очень занимает процесс самовыщипывания красного оперения, окончательного раздвоения личности и телепортации беспёрой части «куда подальше».

– Э, э, э, – укоризненно, как болванчик, покивал головой Савичев, – любое большое дело можно представить неосуществимым по соображениям морали, тем более что она у всех разная. – Он снес колкость, выдерживая полусерьезную тональность разговора. – Церковь с Инквизицией не могли противостоять науке и прогрессу… – Он впился глазами в Перелыгина, следя за его реакцией. – Большевики шагу не ступили бы, не перешагнув через предрассудки той морали и нравственности, а Моральный кодекс призвали на помощь, когда поняли, что люди поверили в идею коммунизма, что ее надо оберегать и защищать как веру. – Савичев ехидно улыбнулся, в глазах его забегали черти. – Я не верю нытью о спасении мира красотой или детскими слезами. Мир плевать хотел на красоту, когда речь идет о выгоде и финансах, даже если миллионы детей будут лить реки слез. Красоте по силам спасти одну душу, но для спасения мира не мешало бы ей дать дубину потяжелее – подразвить в человечестве чувство прекрасного.