Проклятие итальянского браслета

– Ну как же! – шепнул он еще тише. – Ведь полицейские наказали всех примечать, кто его спрашивает, и обо всех докладывать. А что ж я о вас побегу докладывать? Вы ведь наш артист знаменитый-с, про вас весь город знает-с! Моя дочка вас, как они говорят-с, барышни-с, обожает-с, вы ей как-то раз на Благовещенской площади лично-с контрамарочку вручили-с… Так что вы уж лучше уходите-с тем же путем-с, что пришли-с, а я никому и словом не обмолвлюсь, что вы здесь были-с. Идите-с, идите-с…

Он чуть ли не вытолкал меня из садика и вывел на дорогу, по которой я пришел. Я оглянулся – он смотрел мне вслед. Я прошел чуть ли не половину пути до поворота, прежде чем он перестал на меня смотреть и убрался восвояси.

Тогда я медленно повернул назад. Одна мысль посетила меня. Если Васильев арестован позавчера, то как же он мог вчера отправить мне письмо? И оно было напечатано на машинке… А ведь, если поразмыслить, не Серафима ли написала мне? Предположим, она скрывается. Она ждет от меня помощи! И если я уйду, я опять ничего не узнаю о ее судьбе!

Я повернул назад.

Садик был по-прежнему пуст. Я взволнованно ходил по дорожкам. Если меня спросят, что я здесь делаю… что отвечать? Скорей бы пришла Серафима! А может быть, она была здесь, пока я уходил, подгоняемый доброжелателем-слесарем? Нет, она не могла прийти иначе, чем по той же дорожке. Не станет же она лезть по грязному, раскисшему склону.

Я ходил взад и вперед, не в силах справиться с волнением. А между тем я непременно должен овладеть собой, чтобы задать Серафиме те вопросы… вопросы, на которые я и так знаю ответы…

Тут я поскользнулся и угодил в лужу правым башмаком. Чертыхнувшись, я покачнулся, попытался удержаться на ногах, но вместе этого поскользнулся еще сильней и резко сел, вернее, упал на скамейку. И вдруг она начала крениться, оседать, проваливаться по землю… я попытался вскочить, но не успел и руками взмахнуть, как вся земля под скамейкой вдруг расселась, и мы с ней рухнули в черную сырую глубь.

Наши дни

Вейка вынул из кармана пистолет, протянул Име. Она взяла оружие, вскинула – легким, привычным, каким-то очень мужским движением – руку…

И вдруг из соседнего зала раздался пронзительный вопль. Има повернулась, вскрикнула, выстрелила в ту сторону… и тут же выронила пистолет, взмахнула руками, запрокинулась на спину… рухнула плашмя, тяжело грянувшись о промерзший пол.

В дверной проем с воем ввалился Серый. Он еле передвигал ноги, потому что на его спине висела черно-серая овчарка, показавшаяся Алёне неестественно огромной и чем-то знакомой.

Вейка метнулся к окну, выходившему на улицу, и выпрыгнул в него так проворно, как будто у него выросли крылья.

– Помогите… – задушенно провыл Серый и вдруг увидел лежащую Иму. Алёна тоже посмотрела на ее залитую кровью голову…

У Серого подогнулись колени, он рухнул ничком и замер.

– Возьми второго! – послышался мужской голос, и собака, сорвавшись со спины Серого, метнулась к окну.

И вдруг оттуда донесся рев мотора, шум стремительно отъехавшей машины…

– Так, – сказал какой-то мужчина, входя в зал. – Удрал. Надо как можно скорее дать его в розыск. Никуда не денется!

Собака запрыгнула в окно и с повинной головой подошла к нему.

– Ничего, бывает, – сказал мужчина, трепля ее по загривку. – Зато ты сегодня след взяла замечательно. Если бы не ты… мы могли бы и опоздать.

Собака повернула голову и посмотрела на Алё– ну. Издала короткое тявканье.

– Господи, Алёна Дмитриева, – изумленно воскликнул мужчина, тоже повернувшись к ней, – вы что там делаете? Уже все в порядке, спускайтесь.

Алёна молча смотрела на него. Она чувствовала, что слезы уже высохли, но вот вопрос, почему же все продолжало плыть в глазах, двоиться и даже троиться, принимать все более расплывчатые очертания. И как-то медленно соображалось. Она точно знала, что уже видела этого мужчину раньше, кажется, ей даже было известно его имя… да она и собаку тоже видела, только неизвестно где и когда…

Ноги стали слабые-слабые, руки тоже, пальцев она вообще не чувствовала, но все еще цеплялась за оконницу, потому что помнила кошмарные слова Имы: «Ты правильно делаешь, что не прыгаешь за окно. Наверное, знаешь, что там кругом просела земля так, что провалишься вроде бы в сугроб, но постепенно сползешь на глубину в десяток метров. И будет тебе готовая могилка. Нам даже пулю на тебя тратить не придется. Только смерть очень долгая…»

Но теперь пришли они – этот мужчина и эта собака, теперь не страшно, даже если она провалится, ее найдут. И Алёна с почти мучительным напряжением опустила руки и сразу покачнулась, начала падать, долго-долго…

Она никуда не упала, ни в сугроб, ни на пол. Она словно бы невесомо повисла в каком-то беззвучном пространстве между небом и землей. Отсюда, будто сквозь дымку, было отлично видно не только то, что происходит рядом, но и за стеной. Она видела Андрея, который пытался поставить на ноги окровавленного Виталия. Ему помогал еще какой-то человек – в сером пальто и черной вязаной шапке, низко надвинутой на лоб, в черном шарфе…