Проклятие Кеннеди

Через тридцать пять минут после встречи с Майерскофом Бретлоу вышел из кабинета и направился к отдельной столовой для ДЦР. К шефу уже прибыли гости: кто-то из Белого дома, с полдюжины конгрессменов, председатели ключевых комитетов, с которыми ДЦР хотел перемолвиться словом и которые сочли нужным набрать политические очки, появившись на похоронах Зева Бартольски. Плюс несколько сукиных сынов, которые донимали его расспросами на Холме. Он нацепил на лицо свою гарвардскую улыбку, шагнул в комнату и заставил себя вступить в светский разговор.

Если бы только кто-нибудь из присутствующих знал, поймал он себя на мысли; если бы они только знали о тех «черных» счетах и проектах, которые они финансируют. И все-таки где-то там, снаружи, были мужчины и женщины — смелые мужчины и женщины, — рискующие всем ради того, во что они верили. Кто-то из них умрет, как умер Зев Бартольски. И тем не менее, стоит этим сенатским ублюдкам в безупречных костюмах хотя бы заподозрить, чем он занимается, как они с наслаждением оборвут ему яйца.

Он улыбнулся им и мысленно задал себе вопрос.

Как далеко он зайдет, чтобы защитить тех мужчин и женщин, своих полевых агентов.

Больше того.

Как далеко он позволит себе зайти, кем и чем сможет пожертвовать, чтобы защитить то, во что он верит.

Один из помощников ДЦР в дальнем конце комнаты махнул рукой, подзывая его к телефону. Он пересек комнату и взял трубку.

— Да.

— Это Мэгги. Крэнлоу только что прилетел. Покупает сандвич.

— Скажи ему, что я спускаюсь.

Пятью минутами позже шеф Боннского отделения уже сидел в его кабинете, с сандвичем на пластиковой тарелке. То же самое сделал бы и я, подумал Бретлоу.

— Пива? — предложил Бретлоу.

— Если холодное.

Бретлоу открыл холодильник и вынул две бутылки «будвара».

Как же, слыхали, подумал Крэнлоу, — слыхали, что ЗДО регулярно обновлял свой запас чешского пива еще до падения Берлинской стены.

— Рассказывай, — Бретлоу снял с бутылки крышку и устроился за столом.

— Как вам известно, Зева убили с помощью плоской бомбы. За последние несколько месяцев такие бомбы использовались в Европе неоднократно. Немцы до сих пор пытаются найти связи, но у нас уже есть список группировок, первые три из которых выглядят наиболее подозрительно.

— А именно?

— Это «Боевой полумесяц», «3-е октября» и «Революционное движение мученика Махмуда».

Все с Ближнего Востока — этого Бретлоу и ожидал. Первое название носило общий характер, второе появилось в память о дате последнего инцидента, виновниками которого были члены группы, а третье возникло после того, как один из террористов был арестован и якобы замучен до смерти в одном из ближневосточных государств, пользующихся поддержкой Запада. Возможно, все группировки финансировались из Москвы, по крайней мере, до недавнего прошлого; изготовитель бомбы тоже мог оказаться московским выучеником. Старые друзья — новые враги, подумал Бретлоу, а старые враги — новые друзья. Один Бог знает, кто будет на чьей стороне лет этак через пять.

— Есть надежда, что они еще в Европе?

— Это возможно.

— Попытайся выяснить.

Он закончил беседу, откинулся на спинку стула, подумал, стоит ли возвращаться на официальный ленч, и вместо этого попросил Мэгти принести пару сандвичей. Два часа спустя он прощался с Зевом Бартольски.

Гроб был накрыт звездно-полосатым флагом, звучание гимна было тихим и неотступным. Боевой гимн Республики. Холодная война закончилась, враг стал другим, но враг не исчез. Сегодня, на кладбище, Бретлоу был уверен в этом как никогда.

Сейчас неподходящая пора для похорон такого, как Зев, внезапно подумал он; шпионов надо хоронить зимой, когда земля тверда, стынущие на ветру лица провожающих укутаны шарфами, а их дыхание паром повисает в воздухе. Сейчас же вместо этого жарило солнце, и по спине Бретлоу стекал пот.

Прозвучала последняя нота гимна; замерли в тишине его последние слова.

Как он умер за счастье людское,
Будет жить, чтоб свободу снискать.
И правда его не умрёт.

Политики стояли впереди, чтобы телевизионщики могли без труда заснять их. По крайней мере, у Джека Донахью хватило такта не прийти, подумал он.

Марта Бартольски вышла вперед и бросила на гроб первую пригоршню земли; сухая почва застучала по крышке, как гравий. Младший сын рядом с нею отдал прощальный салют. Бретлоу помнил фотографию другого сына, салютующего своему отцу. Юного Кеннеди, который прощался с президентом. Вдова Зева повернулась и неверным шагом пошла к ожидающей ее машине. Телевизионные бригады стали сворачиваться, политики тоже уходили; один-двое из них задержались, чтобы дать интервью. Бретлоу отошел от могилы и тронул Марту за руку.

— Не уходи пока.

Она кивнула, не понимая, и вцепилась в руку старшего сына.

— Журналисты и политики ушли. — Бретлоу внезапно охватил гнев. — Мы позаботимся, чтобы они не вернулись.