Ты боишься, вдруг понял он. Не того, что должно было произойти сегодня, потому что об этом ты не знал. Однако ты живешь в мире, где тебя окружают опасности. Ты ветеран войны, герой; однако каждое утро, переступая порог своего дома, ты боишься, что не вернешься назад, — и каждый вечер, возвращаясь, возносишь хвалу Господу. А сейчас ты боишься еще больше обычного, потому что через неделю собираешься выдвинуть свою кандидатуру на пост президента.
Так что это, Джек? В чем твой секрет?
Джордан все еще следил за оператором. Хазлам пошел прочь, к центру для посетителей и автостоянке.
Держа жену за руку, Донахью повернулся и пошел вниз по лестнице, на площадку над холмом с видом на памятник Линкольну; туда, где были выгравированы цитаты из речи погибшего президента. Там он снова повернулся, спустился к машине, сел в нее, и процессия тронулась в обратный путь.
Публика снова стеклась к памятнику; некоторые смотрели на гвоздики, пока охранники снова огораживали могилу цепью. Оператор двинулся туда вместе со всеми, затем пошел вниз к центру для посетителей; Хазлам ждал, чтобы засечь его машину. Если он приехал сюда на машине, а не как-нибудь иначе.
Конгдон свернул налево, вышел из ворот и прошел двести ярдов до станции метро. Этот вариант они тоже учли. Хазлам двигался впереди — люди никогда не ищут хвостов впереди себя. Джордана нигде не было заметно, но он был поблизости.
Чтобы попасть обратно в Вашингтон, надо было ехать по голубой линии в сторону «Аддисон-роуд»; в другую сторону поезда шли до «Ван-Дорн-стрит». Конгдон спустился по эскалатору к поездам, идущим до «Ван-Дорн-стрит», и сел в поезд. Теперь Джордан был впереди него, а Хазлам — сзади.
«Пентагон», «Пентагон-сити», «Кристал-сити», «Национальный аэропорт».
Оператор вышел — значит, собирается на самолет. Сначала направился не в зал для отбывающих, а в буфет, выпить кофе. То ли хочет успокоить нервы, то ли ждет рейса. Но какого? И есть ли у него билет? А если есть, как они попадут на тот же самолет?
Конгдон вышел из буфета, зашагал прочь из здания, сел в машину на стоянке и поехал.
Теперь все будет легко. У них есть его фото, номер его машины, отпечатки пальцев на чашке, из которой он пил. Он у них в руках. Точнее, будет в руках, когда это понадобится.
— Отдам это проявить, проверю номер машины, — Джордан вынул из фотоаппарата кассету. — И бомбу отдам на анализ. Куда ты сейчас?
— На холм. Надо обдумать, что сказать Донахью.
Они вернулись в Арлингтон и сели в свои машины.
— Если не позвоню раньше, встретимся у Донахью в шесть. — Хазлам выехал со стоянки вслед за Джорданом; потом Джордан направился в Бетесду, а Хазлам — в Вашингтон.
Так что тебя мучает, Дэйв?
Он миновал Мемориал-бридж, достиг памятника Линкольну и поискал глазами поворот на Вашингтон. Но в последний миг передумал, обогнул памятник кругом и снова вернулся через мост на кладбище.
В чем же дело?
В центре для посетителей работали кондиционеры; несмотря на толчею, там было прохладно. Хазлам помедлил, еще толком не зная, чего ему надо; поглядел на лица вокруг, на фотографии, которыми были увешаны стены, полистал журналы в книжном ларьке.
Вот фотографии, сделанные в Далласе:
Фотографии, сделанные на похоронах Кеннеди:
Хазлам вышел из центра и снова поднялся по холму к памятнику Кеннеди.
Я тебя знаю — он словно все еще видел перед собой фотографии, — я видел тебя прежде.
Он опять спустился в центр и проглядел увеличенные снимки на стенах, затем снимки поменьше в сувенирных лавках. И снова большие.
В третьем ряду снизу, примерно посередине. Красивая женщина. Так откуда я тебя знаю? Где я тебя видел?
Он опять поднялся на холм и тихо постоял перед памятником Кеннеди, затем вернулся в центр и тихо постоял перед снимком.
Кто-то был рядом с той женщиной — кто-то, с кем она пришла, — но он не мог разобрать лица.
Он подошел к справочному бюро и занял очередь.
Почему Арлингтон, спросил он у Пирсона. Джек ездит туда каждый год, ответил Пирсон, отдает дань памяти убитому президенту. Кладет на могилу цветок. Вернее, два, признался он потом, когда Хазлам стал выспрашивать дальше и Пирсон решил все ему рассказать. Две гвоздики. Одну — усопшему президенту, а другую — своему отцу.