Проклятие Кеннеди

Это Дэйв, сказал он; просто хотел спросить, как дела. Рада слышать тебя, ответила она, хорошо, что позвонил. Ну как жизнь, спросил он: как девочки, как Умберто с Марко, как Франческа?

Они посмеялись над тем, как он спросил о ней в третьем лице. Все отлично, сказала она; после похорон прошло не так уж много времени, но юристы оказались на высоте, и они с девочками стали потихоньку привыкать к новой жизни. А он как, спросила она: откуда звонит, чем сейчас занят?

Они поговорили о Вашингтоне, о Милане, о том о сем; что неплохо было бы ему зайти, если он окажется в Италии, а ей с девочками — навестить его, если они приедут в Англию или Америку. Ей, наверно, пора на работу, сказал он; да, согласилась она, пора. Не пропадай, сказали они друг другу, удачи во всем. И спасибо за все.

Хорошо, что он позвонил, подумала Франческа, хорошо, что не забывает. Она поговорила пять минут с экономкой, глянула на часы, позвонила в офис и сказала, что немного опоздает. Было уже больше половины девятого, почти без четверти девять. Разница с Вашингтоном в шесть часов, значит, в Вашингтоне уже давно за полдень. Никогда не была там, подумала она, надо бы съездить. Она вышла из квартиры и вызвала лифт.

Но вашингтонское время не опережает наше, вдруг вспомнила она; Вашингтон отстает от нас на шесть часов. Значит, сейчас там глубокая ночь. Ее охватил страх, жуткий цепенящий холод. Она повернулась и бросилась обратно в квартиру, разыскала карточку с его телефоном и позвонила в Вашингтон.

— Да.

Она узнала его голос, но испугалась — таким он был жестким, словно Хазлам ожидал звонка от кого-то другого.

— Дэйв, это Франческа.

Она сообразила, что не подумала, как себя вести. Что случилось, хотела спросить она; почему ты звонишь в такой час?

— Вот, решила перезвонить, — сказала она и вспомнила стихотворение, которое он ей читал. — Штурмуешь последнюю гору? — спросила она.

— Что-то вроде этого, — ответил он.

— Но ты знаешь, что делаешь? — спросила она.

— Надеюсь, — он рассмеялся.

Она вспомнила еще кое-что о том месте под названием Херефорд.

— Дэйв.

— Да.

— А ну-ка, время обгони.

* * *

Донахью проснулся в шесть, если вообще спал. Принял душ и оделся, затем попросил телохранителей выйти и позвонил Кэт. Все идет хорошо, сказал он ей: местная общественность вчера вечером приняла его как нельзя лучше; последствия речной прогулки во время уик-энда не замедлили сказаться самым великолепным образом; и график на сегодня, хоть и плотный, остается без изменений: погода нормальная, и рейс вряд ли отложат, да и других заминок не предвидится.

— Я хотела бы встретить тебя в аэропорту. — Она не знала, почему это пришло ей в голову. — Я знаю, что мы с девочками должны ждать тебя на Холме, но мне хотелось бы увидеть, как ты прилетишь, доехать с тобой до места.

— Извини. В другой раз — пожалуйста. Но не сегодня.

Она поняла.

— Желаю удачи. — Вот и все, что ей удалось прошептать. — Мы будем ждать. — Она не хотела опускать трубку, не хотела оставлять его одного.

— Джек.

— Что?

— Я тебя люблю.

— Я тоже.

* * *

Хазлам с Джорданом созвонились в пять, потом в шесть и в семь. Хазлам был в Вашингтоне, а Джордан — в Бостоне, вместе с Донахью. Охрана плотная, сказал Джордан: пока не было никаких проблем, никаких намеков на покушение. Все идет по графику и согласно плану.

В половине восьмого в конференц-зал прибыла специальная бригада: платформу поставили еще прошлым вечером, а теперь люди повесили над ней большие черно-белые снимки и стали налаживать звуковое и видеооборудование.

Нищий появился на Юнион-Стейшн сразу после восьми. Неплохо одетый — совсем как другие. Куртка, джинсы «Ливайз» и кроссовки. Пластиковый кофейный стаканчик для подаяний. В Вашингтоне было полно людей с кофейными стаканчиками; некоторые бродили по городу, а некоторые сидели на облюбованных местах — на перекрестках главных улиц, у входа на эскалаторы станций метро. Все вели себя по-разному: кто-то молчал с едва ли не угрожающим видом, а кто-то балагурил, приветствуя прохожих шуточками.

К девяти нищий переместился в парк, отделяющий Юнион-Стейшн от Холма; в голубом небе светило солнце, хотя туристов было меньше, чем в сентябре. Он протянул свой стаканчик проходящей мимо паре техасцев в широкополых шляпах и ковбойских сапогах. Еще один нищий, подумали те. Чуть за тридцать, ростом немного выше шести футов, стройный. Чернокожий. Но большинство нищих в Вашингтоне были черными. Не из-за расовой дискриминации — просто такова была логика жизни.

Нищий подошел ближе к Холму и сунул стаканчик в карман. Капитолийская полиция не любила нищих: они портили имидж, мешали туристам и политикам. Все спокойно, подумал он; а впрочем, еще рано. Ничего подозрительного, но пока ничего такого и быть не должно.

Он спустился с зелени Холма к светофору на Индиана-стрит и дальше, в долину смерти на выезде из туннеля.