Проклятие королей

– Но он больше не мальчик, – тихо говорит мне Джеффри, присоединившийся однажды к моему бдению и стоящий на коленях рядом, когда я шепотом рассказываю ему о своих мыслях. – Он даже не молодой человек. Удар в голову его серьезно потряс. Он делался хуже, без сомнения, он портился, как молоко, скисающее на солнце, но теперь, внезапно, все стало совсем плохо. Монтегю говорит, что король словно понял, что умрет, так же, как его жена королева.

– Думаешь, он о ней хоть немного горюет?

– Пусть он и не хотел к ней возвращаться, он знал, что она есть, что она его любит, молится за него, надеется, что они помирятся. Потом он внезапно оказывается на грани смерти, а потом умирает его ребенок. Монтегю говорит, он решил, что Бог его оставил. Ему нужно придумать этому какое-то объяснение.

– Он обвинит Анну, – предсказываю я.

Джеффри собирается ответить, когда тихо входит приор Ричард, опускается рядом со мной на колени, недолго молится, крестится и говорит:

– Ваша Светлость, могу я вас прервать?

Мы поворачиваемся к нему:

– Что случилось?

– К нам посетители, – говорит он.

В его голосе звучит такое отвращение, что на мгновение я решаю, что из рва вышли лягушки и заполнили весь огород.

– Посетители?

– Так они назвались. Проверяющие. Люди милорда Кромвеля приехали осмотреть наш приорат и удостовериться, что им управляют должным образом, согласно предписаниям основателей и уставу ордена.

Я поднимаюсь на ноги.

– В этом не может быть сомнений.

Он ведет меня из церкви в свою комнату.

– Миледи, они в этом сомневаются.

Приор открывает дверь, и двое мужчин оборачиваются и дерзко смотрят на меня, словно я их отвлекаю, хотя они в комнате моего приора, в моем приорате и на моей земле. Мгновение я жду, не двигаясь и не произнося ни слова.

– Ее Милость графиня Солсбери, – говорит приор.

Только тут они кланяются, и по их скудной вежливости я понимаю, что приорат в опасности.

– А вы?

– Ричард Лейтон и Томас Лей, – ровно отвечает тот, что постарше. – Мы работаем на милорда Кромвеля…

– Я знаю, что вы делаете, – перебиваю его я.

Этот человек допрашивал Томаса Мора. Этот человек приехал в аббатство в Шин и допрашивал монахов. Он дал показания против Девы из Кента, Элизабет Бартон. Я не сомневаюсь, что мое имя, имена моих сыновей и моего капеллана несколько раз значатся в бумагах в маленькой коричневой сумке, которая при нем.

Он кланяется, ему не стыдно.

– Я этому рад, – спокойно отвечает он. – В церкви столько развращенности и зла, что Томас Лей и я с гордостью служим орудием очищения, преображения, орудием Господа.

– Здесь нет ни развращенности, ни зла, – горячо говорит Джеффри. – Так что можете отправляться дальше.

Лейтон смешно кивает.

– Знаете, сэр Джеффри, меня все всегда в этом уверяют. Мы убедимся в этом и отправимся дальше, как только сможем. У нас много работы. Мы не хотим задерживаться здесь дольше, чем требуется.

Он поворачивается к приору:

– Я так понимаю, мы можем использовать вашу комнату для дознания? Посылайте к нам монахов и монахинь, по одному, сперва каноников, потом монахинь. Сначала самых старых.

– Вы будете говорить с монахинями? – спрашивает Джеффри.

Никто из нас не хочет, чтобы моя невестка Джейн жаловалась чужим людям, что решила уйти в монастырь, или требовала, чтобы ее отпустили.

По лицу Лейтона проскальзывает быстро подавленная улыбка, по которой я понимаю, что им известно о Джейн и о том, что мы забрали ее содержание в пользу детей, когда одобрили ее решение уйти в монастырь, и они знают, что Джейн хочет освободиться от обета и вернуть себе свое состояние.

– Мы всегда говорим со всеми, – тихо произносит Ричард Лейтон. – Так мы заботимся о том, чтобы ни одна малая птица не упала на землю. Мы трудимся во имя Господа, и трудимся кропотливо.

– Приор Ричард будет с вами и выслушает все сказанное, – заявляю я.

– Увы, нет. Приор Ричард будет первым, с кем мы поговорим.

– Слушайте, – говорю я с внезапной яростью. – Нельзя вваливаться в мой приорат, который основала моя семья, и задавать вопросы, как вам заблагорассудится. Это моя земля, это мой приорат. Я этого не потерплю.

– Вы подписали присягу, так ведь? – небрежно спрашивает Лейтон, вороша бумаги на столе. – Конечно же, подписали? Как я помню, только Томас Мор и Джон Фишер отказались подписывать. Томас Мор и Джон Фишер, оба покойники.

– Разумеется, моя леди матушка подписала, – отвечает за меня Джеффри. – В нашей верности нет сомнения, не может быть.

Ричард Лейтон пожимает плечами:

– Тогда вы принимаете короля как верховного главу церкви. По его приказу мы осматриваем приорат. Мы здесь по его воле. Вы не подвергаете сомнению его право, его божественное право управлять церковью?

– Нет, конечно нет, – вынуждена сказать я.

– Тогда, прошу, Ваша Милость, позвольте нам начать, – говорит Лейтон с самой любезной улыбкой, выдвигает стул приора из-за стола, усаживается и открывает сумку, а Томас Лей пододвигает к себе стопку бумаги и пишет на первом листе заголовок. «Посещение Бишемского приората, апрель 1536 года».