Проклятие королей

– И что она служит стране как королева и ему как любящая супруга и помощница. Рядом с ним не могло бы быть лучшей женщины, принцессы по рождению и королевы в браке.

– Я знаю, какая она. Я правда знаю.

– Тогда, если вы столько знаете, скажите ему, что нет сомнений, что их брак – благо пред очами Господа, как и перед всеми нами, и что сын будет ему благословением. Но ему нужно быть терпеливым.

Бесси мило кривит губки и пожимает плечами:

– Знаете, я не могу ему все это сказать. Он меня не слушает.

– Но спрашивает? Вы ведь только что сказали, что он вас спрашивает!

– Думаю, он всех спрашивает. Но никого не слушает, кроме, может быть, епископа Уолси. Это ведь естественно, милорд такой мудрый и знает волю Господа и все остальное.

– В любом случае не говорите ему, что его брак негоден, – прямо говорю я. – Я никогда не прощу вас, Бесси, если вы скажете что-либо подобное. Это будет злом. Это будет ложью. Бог никогда вам не простит подобную ложь. И королеве будет больно.

Бесси лихорадочно качает головой, и жемчужины на ее новом головном уборе качаются и сияют при свете свечей.

– Я бы никогда такого не сказала! Я люблю королеву. Но я могу сказать королю только то, что он хочет услышать. Вы это знаете не хуже меня.

Я возвращаюсь в покои роженицы и остаюсь с Катериной, пока она рожает. Постепенно схватки приходят все быстрее и быстрее, и королева вцепляется в узловатый шнур, а акушерки швыряют ей в лицо горсти перца, чтобы она чихала. Катерина задыхается, по ее лицу бегут слезы, глаза и ноздри у нее горят от острой специи, она кричит от боли, и в потоке крови появляется на свет младенец. Повитуха бросается, хватает его, словно бьющуюся рыбку, и перерезает пуповину. Его пеленают в чистейшее полотно, заворачивают в шерстяное одеяло и показывают королеве. Она слепа от слез, кашляет от перца и от боли.

– Мальчик? – спрашивает она.

– Мальчик! – возглашает радостный хор. – Мальчик! Живой мальчик!

Королева тянет руку, чтобы прикоснуться к сжатым кулачкам и брыкающимся ногам, она боится брать его в руки. Но он силен: личико красное, вопит так же громко, как его отец, полон сознания собственной важности, как Тюдор. Королева издает тихий смешок радостного изумления и протягивает руки.

– С ним все хорошо?

– Хорошо, – отвечают ей. – Маленький, потому что раньше срока, но все хорошо.

Она поворачивается ко мне и оказывает мне великую честь.

– Вы скажете королю, – приказывает она.

Я нахожу короля в его покоях, он играет в карты со своими друзьями: Чарльзом Брэндоном, Уильямом Комптоном и моим сыном Монтегю. Обо мне объявляют до того, как явится толпа придворных, надеявшихся узнать новости у горничных возле дверей и тут же принести их королю, и Генрих сразу понимает, зачем я пришла. Он вскакивает на ноги, лицо его озаряется надеждой. Я снова вижу мальчика, которого знала, мальчика, который вечно колебался между хвастовством и страхом. Я делаю реверанс, и улыбка, с которой я поднимаюсь, говорит ему все.

– Ваша Светлость, королева разрешилась славным мальчиком, – просто говорю я. – У вас сын, у вас есть принц.

Генрих пошатывается и хватается за плечо Монтегю, чтобы устоять на ногах. Мой мальчик поддерживает короля, и он первый произносит:

– Слава Богу! Хвала ему!

У Генриха дрожат губы, я вспоминаю, что, несмотря на его тщеславие, ему всего двадцать три, а вся его показуха – лишь щит от страха перед неудачей. Я вижу у него на глазах слезы и понимаю, что он жил в невыносимом страхе, что его брак проклят, что у него никогда не будет сына и что именно сейчас, когда все в комнате ликуют, услышав новости, а его товарищи хлопают его по спине и говорят, что он силен, что он бык, жеребец, настоящий мужчина, он чувствует, что проклятие его отпускает.

– Я должен помолиться, должен вознести благодарность, – он заикается, словно не понимает, что говорит, он не знает, что ему сказать. – Леди Маргарет! Я должен вознести благодарность, так? Приказать сейчас же петь мессу? Это ведь Бог меня благословляет? Это свидетельство его милости? На мне благословение. Благословение. Все увидят, что я благословлен. Что мой дом благословлен.

Его толпой окружают придворные, я вижу, как молодых людей локтями расталкивает Томас Уолси, как потом он отдает приказ палить из пушек, звонить во все церковные колокола в Англии и служить благодарственную мессу в каждой церкви. На улицах зажгут костры, будут подавать даром эль и жареное мясо, и новости облетят все королевство: династия в безопасности, королева подарила королю сына, род Тюдоров не прервется никогда.

– Она здорова? – спрашивает меня Генрих сквозь гул разговора и радостных поздравлений. – Ребенок сильный?

– Она здорова, – подтверждаю я.

Ему нет нужды знать, что она порвалась, что у нее страшное кровотечение, что она почти ослепла от специй, которые швыряли ей в лицо, и утомлена родами. Генрих не любит, когда говорят о болезнях, телесная слабость приводит его в ужас. Если бы он знал, что у королевы разрывы и кровотечение, он бы больше никогда не смог лечь в ее постель.