Проклятие короля

— Это Шторм, конь короля Астара Гневного. Лет сорок назад, в бою при Грейнте, он дважды спас жизнь своему хозяину. А когда армия вернулась из похода, Гневный приказал высечь своего коня из камня…

— Правильно, — кивнула я. — Справедливость — превыше всего…

— Вы — настоящая Орейн, — буркнул маг. И, видимо, вспомнив об отце и брате, помрачнел.

Я тоже расстроилась и перестала смотреть по сторонам. Задумавшись о том, что память — штука очень короткая. И что для меня, «настоящей Орейн», реально существовало только два поколения предков — мой отец и дед. А все остальные, те, чьи портреты висят в кабинете отца, являлись лишь лицами на холстах. И именами в полузабытых семейных преданиях. Потом мне пришло в голову, что в кабинете отца, вернее, теперь уже моем, нет портрета Лагара. И я пообещала себе, что обязательно попрошу эрра Маалуса, чтобы он съездил к какому-нибудь известному столичному художнику и дал ему возможность нарисовать портрет брата с какой-нибудь иллюзии…

Как я и предполагала, Марта, прислуживавшая еще моей бабушке, увидев те два платья, которые я привезла в чересседельных сумках, чуть было не упала в обморок. И, не успев толком оклематься, тут же принялась причитать. Из ее возмущенных воплей я узнала о своих спутниках много интересного. В частности, по мнению старой служанки, «эрр Маалус совершенно выжил из ума, раз неспособен увидеть разницу между баронессой Орейн и девкой с сеновала. Ибо уважающий себя вассал не позволил бы дочери своего сюзерена поехать в столицу без подобающего ее рангу гардероба».

Единственным способом для того, чтобы вразумить иллюзиониста, была порка: Марта, злобно глядя на скомканное тряпье, предложила разложить мага на первой попавшейся лавке и всыпать ему сотню плетей. Или, для разнообразия, посадить его «голой задницей на раскаленные угли».

Насчет Крегга она выразилась еще похлеще — мол, моего сводного братца надо было «срочно отрывать от материнской сиськи» и отправлять «на какую-нибудь бабу». Для того чтобы этот «несмышленыш» наконец почувствовал себя мужчиной.

Кое-какие подробности из перечисленных Мартой способов меня здорово заинтересовали. Ибо о таких вариантах утоления плотского желания я раньше не слышала. Однако стоило старухе увидеть мой загоревшийся взгляд, как она тут же сменила тему разговора. И, забыв о том, что я целая баронесса, чуть ли не пинками отправила меня отмокать в бочку с водой. При этом ее совершенно не волновало, что я все еще одета, а вода в бочке почти ледяная. Мне «срочно» требовалось смыть с себя «дорожную пыль» и, почему-то, «грязные взгляды этих похотливых жеребцов».

Вовремя вспомнив о том, что с Мартой не спорил даже мой отец, я на бегу сорвала с себя одежду, быстренько активировала голыш с руной Огня и, бросив его на дно бочки, ухнула в холодную воду.

Как оказалось, торопилась я не зря. Ибо смогла помыться в относительной тишине только благодаря тому, что Марта не успела увидеть меня обнаженной еще до мытья, и все то время, пока я смывала с себя «взгляды похотливых жеребцов», старуха выгребала из сундуков наряды моей матери.

Увы, все хорошее когда-либо кончается. И когда я выбралась из бочки и предстала перед Мартой во всей своей «красе», то поняла, почему после смерти мамы ее отправили в городской дом: хмуро оглядев меня с ног до головы, служанка грозно сдвинула брови и, уперев в бока кулаки, зарычала:

— Ужас! Кожа да кости! Я смотрю, вы там, в Орейне, совсем с ума посходили! Что, некому подсказать, что мужики — не собаки и на кости не бросаются? Жрать надо, дочка, жрать!

Я удивленно уставилась на себя в зеркало: кем-кем, а худышкой я себя не чувствовала никогда.

— Вот что это такое, по-твоему? — оказавшись рядом со мной, старуха взвесила на ладони мою грудь и презрительно поморщилась. — В твоем возрасте у твоей матери сиськи были во-о-о!!!

Представив себе размеры этого самого «во-о-о», я ужаснулась: носить на себе такое «богатство» мне бы точно не хотелось. А уж работать с мечом…

Однако Марта была другого мнения:

— Сейчас мы оденемся, и я покормлю тебя, как полагается. И приготовлю отвар, от которого грудь начнет расти как на дрожжах. Тогда хоть к весне она перестанет смотреться как две вмятины…

Вмятинами я свою грудь не считала, однако возражать поостереглась. Решив, что меня могут начать поить чем-нибудь похлеще, чем этот отвар.

Увы, мое молчание Марта восприняла, как свою маленькую победу. И, медленно обходя меня по кругу, продолжила описывать мои изъяны:

— Слишком узкие бедра, тощая задница, впалый живот…

«Хорошо, хоть ноги не кривые… — мрачно подумала я. — И спина не волосатая…»

Закончив осмотр, служанка вдруг замерла, потом медленно прикоснулась пальцем к родинке на моем животе и… заплакала:

— Тростиночка ты моя ненаглядная… Вся в мать… Такая же тоненькая да ладная… За что ее-то, а? Меня б забрал, что ли…

В ее голосе было столько искреннего горя, что у меня запершило в горле, а на глаза навернулись слезы. Представив себе Темного Жнеца, стоящего у изголовья мамы, я почувствовала, что вот-вот зареву…