Проклятие красной стены

«Волки», молниеносно преодолев заграждение, обрушили боевые топоры на неприятельские головы. Сразу в десятке мест вспыхнули яростные рукопашные схватки, трещали кости и доспехи, отлетали с алыми фонтанами отрубленные руки, падали на землю поверженные тела. Монгольские десятники и сотники старались подороже продать свои жизни. Тысячников защищало плотное кольцо нукеров в проверенной арабской броне. Никто не кричал, не звал на помощь, не посылал проклятия врагу. Слышны были только хрипы умирающих и стоны раненых. Воины леса и багатуры степи схлестнулись и не уступали ни пяди, те и другие презирали смерть, каждый выполнял свою работу, к которой был приучен с ранней юности, блестяще и хладнокровно. И все же монголы не были готовы к внезапному нападению еще и в другой точке лагеря, поэтому несли большие потери.

Ожидания Меркурия не сбылись: белая юрта оказалась пуста. Рубанув с досады мечом воздух, воевода подбежал к коню и, уже запрыгивая в седло, увидел человека в синем атласном чапане. Тот стоял примерно в пятидесяти шагах, окруженный телохранителями. Меркурий не сомневался, что перед ним главный монгольский военачальник. Но время было безвозвратно упущено: враг оправился от потрясения, еще немного — и отряд смолян мог сам оказаться в ловушке. Командир кривичей рванул из-за пояса рог и сыграл короткий сигнал к отступлению. Монгольская стрела с чавкающим звуком впилась в кисть воеводы, прошла насквозь и выбила рог, который упал на землю и треснул под копытом Черныша. Меркурий поморщился от боли, посмотрел с сожалением на то, что было предметом его гордости все двадцать лет, проведенных на чужбине, и дал шпоры вороному. Черныш, вдыхая клубы молочного тумана, устремился под защиту родного леса.

Илху, переодетого в одежду степняка, миновали стрелы и сабельные удары соплеменников. Услышав команду Меркурия, он тоже развернул своего гнедого, и тот вынес бы хозяина из сечи целым и невредимым, если бы не знакомый треххвостый бунчук, неожиданно выросший перед глазами в каких-нибудь десяти — пятнадцати шагах. Следуя больше чувствам, нежели здравому смыслу, Илха спрыгнул с лошади и побежал к юрте. Кольцо воинов, охранявших бунчук, при виде соотечественника в окровавленной одежде расступилось, словно под чарами.

Вбежав в юрту, Илха крикнул:

— Алиха, это я, твой айньда.

— Ты вор и предатель, Илха. Напрасно ты пришел сюда. Здесь тебя ждет только смерть.

— Но мы ведь братья, Алиха. Войны рано или поздно кончаются. Никто не знает, где еще пересекутся наши пути!

— Теперь уже только в чертогах Вечного Синего Неба. Да и то вряд ли. Вчера я видел тебя в строю врага. Это ты научил русов. Хорошо научил.

Алиха сплюнул под ноги горечь своих слов. От ярости у него зуб на зуб не попадал.

— Потом ты говорил с куманами и позволил нам, о великий Илха, забрать наших убитых товарищей, которые валялись в грязи в одном исподнем, потому что твои новые сородичисодрали с них все до нитки. Мне стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и не раскрыться перед Хайду. Он бы не простил сыну Кункурата предательства его слуги.

— Алиха, но ты ведь не знаешь, что произошло со мной!

— Знаю. Вся твоя сотня погибла. Слух об этом долетел до ушей Бату-хана. Кстати, этот Коловрат был действительно великим воином. Его раздавили камнями, но потом похоронили с почестями. Взяли и забросали из камнеметов, потому что подступиться с мечом к нему было невозможно, а воинов Бату-хан предпочитает беречь. Меня тоже похоронят с почестями и, надеюсь, на родине. Наслышан я, что один монгол чудом уцелел, говорят, его выходила русская баба, а он на ней женился. Вот уж не ожидал, что это будешь ты. И вообще зачем мне что-то знать еще, если сейчас мы разделены мечом, если ты, безродный выродок, собачий выкормыш, защищаешь чужие земли, чужой народ, а соплеменников убиваешь, как жертвенных баранов, спящими, когда они не готовы к сопротивлению.

— Алиха, я скоро собирался уйти в монастырь. Я очень сильно любил свою жену и буду хранить ее любовь в себе до конца дней. Война нас опять свела.

— Я знаю монастыри в Китае, знаю бродячих дервишей Востока, видел русов в черных одеждах. Они все достойны уважения. Но не ты! Сегодня ты умрешь, хуже бездомного пса, и кости твои обглодают урусские волки. Воистину, нельзя жалкую тварь сделать благородным человеком. А я-то, индюк, думал: почему это у меня ну никак не получается помочь моему любимому Илхе подняться хотя бы до сотника? А ведь хлопотал за тебя, хотел добыть тебе место в тяжелой сотне.

— Если хочешь насмешить Бога, Алиха, расскажи ему о своих планах. Я не боюсь смерти, потому что ее нет. А перед Христом мы все равны.

— И поэтому ты пришел убивать нас в монгольской одежде? Чего же ты так боишься?

— Монголы тоже переодевались в китайскую одежду и вырезали целые города. Но к тебе я пришел сам, Алиха. А в родной одежде я только с одной целью: убить Хайду и разом покончить с этой войной.