Проклятие (ЛП)

И всё же ехать я должен и, клянусь мессой, поеду, — ей-ей, даже если… С отвращением я задержал опасную мысль. Ещё недавно я думал, что нет такого рода бесчестья, которого бы не попробовал. Я ошибался; был ещё один. Можно ещё стать вором и истребовать денег остриём шпаги. Но я не мог этого сделать! Я же был всё ещё в некоторой степени Хульденштайном!

Тут я засмеялся — или, может, моими же устами сам дьявол издевался над моим лучшим “я”? Не знаю. Достаточно того, что я высмеял свои колебания. Моя совесть стала внезапно так разборчива, что меня коробит вырвать доверху набитый кошелёк у какого-нибудь богатого болвана, который по нему и не заскучает! Я совершал поступки столь же грязные, разве что иным способом. Почему мне следует останавливаться перед этим? Для человека, чья честь незапятнанна, то было бы действительно невозможно; но для меня — ещё чего! Это единственный путь, и он приведёт меня домой.

Я бесцельно бродил по улицам в продолжение своих злосчастных размышлений, а тем временем опустилась ночь и стало совсем поздно. Воздух, как мне ясно помнится, был резким и морозным, хотя наступил апрель.

Я сделал остановку перед церковью Святого Освальда[6] и с минуту стоял со склонённой головой, пока искуситель боролся с моим ангелом-хранителем. На этот раз дух зла был побеждён, и я наконец развернулся и направил свой путь к унылому дому на Мондштрассе (Лунной улице — нем.), где занимал комнату в нижнем этаже. Мой путь пролегал через северный городской квартал, в котором не было повешено ни одного фонаря, пока Валленхайм не стал министром в 1645-м, — двумя годами позже событий, о которых я сейчас пишу. Луна была яркой, однако, а небо чистым, света вполне хватало — если бы было иначе!

Я быстрым шагом обогнул угол Мондштрассе и уже был в пятидесяти шагах от своей двери, когда моё внимание привлёк высокий кавалер, приближавшийся с противоположного конца узкой улицы. Его плащ развевался за ним на ветру, а серебристое кружево на дублете поблёскивало в лунном свете. Именно всё это вкупе с горделивой осанкой заставило меня счесть его птицей, заслуживавшей быть ощипанной, и, — снова поощряя гнусное намерение, которое я недавно подавил, — вернуло меня назад в тень подворотни.

Я глянул туда-сюда по улице. В поле зрения не было ни единого живого существа. Царила полная тишина, исключая только звон его шпор на неровной мостовой. Поистине тут замешан был сам дьявол, предавая его таким образом в мои руки!

Я почувствовал горячую кровь, прихлынувшую к голове, — гонимую туда стыдом за себя и гнусный поступок, который обстоятельства, казалось, принуждают меня совершить. Воздух был полон глумливых звуков, даже слабый шум ветра, казалось, прошелестел слово “вор” близ моих ушей.

Я освободил шпагу от ножен и стоял ожидая. Как медленно он подходил! Я приложил руку ко лбу и отдёрнул её влажной от пота — холодного пота ужаса. Тьфу! Я болван, тошнотворный трус! Жизнь — игра, и кости выпали против меня.

Он оказался на одной линии со мной, проходя со склонённой головой и тихонько напевая на ходу.

Глухой к последнему молящему воплю чести и совести, я выскочил из тени и, протянув шпагу, приставил остриё к его груди, преграждая ему путь.

Он поднял взгляд, откидывая назад голову, словно конь, которого внезапно осадили, и показал мне худое, орлиное лицо и остроконечную бородку.

Его губы раздвинулись, но, прежде чем он успел заговорить, я свирепо выдал:

— Если закричишь, — ей-богу, проткну насквозь!

— Ты смелый подлец, — проронил он в легкомысленном тоне непринуждённого подшучивания, — но самонадеянный. Пресвятая Дева, неужели я похож на женщину, чтобы ты боялся, что я буду звать на помощь при виде одинокого пугала?

— Сказано храбро и весьма мудро, о болван! — ответил я, немало задетый его отношением и словами. — Сохраняй этот благоразумный настрой, тогда наше дело будет скоро улажено.

Он безмятежно улыбнулся снисходительной, терпеливой улыбкой, которой важный господин мог удостоить конюха.

— Ты говоришь о деле. Могу я справиться о его природе?

— Твой кошелёк и драгоценности. Живее!

— Если это всё, — сказал он сдержанно, стянув с пальцев пару колец, — нам не нужно тратить времени.

Он протянул побрякушки, и я выставил вперёд руку, чтобы получить их, при этом не спуская с него глаз. Одно из колец упало мне в ладонь, другое задело край руки и свалилось на землю. Инстинктивно я попытался проследить за ним взглядом. И то была причина моей погибели. Быстрый как молния, он воспользовался моей кратковременной невнимательностью и, подбросив мою шпагу, со смехом отскочил назад.

Прежде чем я полностью осознал, что произошло, и уловку, которую против меня применили, он выхватил свою рапиру и занял оборонительную позицию.

— Теперь, мой господин, — заиздевался он, — я в лучшем положении, чтобы обсудить с вами вопрос о праве на мой кошелёк, если действительно, — добавил он с явным пренебрежением, — вы ещё расположены продолжать спор.