Проклятие Матери гор

Пять лет бесцельных странствий. Я побывал в Этнойе, в Вольных Городах, в Акште и других центрах Южных островов, даже побывал на краю мира, в Пулне и Амароке. Сколько людей самых разных цветов кожи, сколько верований и культов, сколько городов! Не могу не вспомнить строки из той же поэмы:

…он следовал, как тень

Природы, по стезям ее заветным

Туда, где багровеющий вулкан

Свои снега и льды овеял дымом

И пламенем; туда, где смоляные

Озера вечно гложут наготу

Утесов черных; видел он пещеры

Зубчатые, извилистые – вдоль

Опасных русл, в которых яд и пламя

Бушуют, чтоб корысть не заглянула

В звездистый храм, где злато, где алмазы,

Где залам нет числа…

А зачем? Что я искал? Знаний? Может быть, я хотел познать все тайны книги, всегда бывшей со мной? Скажу честно – меня тошнило от великого множества проходимцев, представлявшихся магами, знатоками, волхвами и прочее. Единственное, что я вынес из тех странствий – это обширные сведения об Элиазаре и его труде, да еще и страсть к поэзии и красоте. В южных странах красота – главное божество. В переносном смысле, конечно.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Грогар. – Замолчи…

Монотонный, лишенный эмоций голос раздражал, давил всей громадой воображаемого купола; ярл чувствовал себя червем, ничтожеством.

Не берусь судить о себе – со стороны виднее, – но мне кажется, что я противоречив, двойственен. Я уже упоминал об этом, не так ли? Впервые мне сказал о моей противоречивости один из приятелей – эстетствующий мизантроп с душой поэта. Думаю, путешествие на юг помогло мне несколько иначе взглянуть на мир и привила моей пропитанной ядом натуре страсть к развлечениям и эротике.

Пришло время вернуться в родные края. И там меня ждало потрясение. Братья оказались по разные стороны баррикад: старший, Бартоломе, сохранил верность королю, средний, Горацио, примкнул к геньерам, сторонникам брата Кнуда Смутьяна Луи Великолепного. Как известно, геньеры проиграли, и Горацио был обезглавлен вместе с принцем и сорока другими бунтовщиками.

Бартоломе присутствовал на казни и делал вид, что радуется. Я застал его поздним вечером в его вилле на Набережной Дианы – он пребывал в глубокой тоске. Он оправдывался передо мной, говорил, что пытался образумить Горацио, но Горацио его не послушал. Меня он попросил уехать как можно дальше от столицы, что я вскорости и сделал.

Спустя полчаса после моего ухода Бартоломе повесился.