Проклятие – миньон!

Сейчас оплошал брат Гвидо.

– Граф, я не чародей и у меня нет хрустального шара, – монотонно говорил он, – я не могу предсказать, когда ваш достойный друг Патрик лорд Уолес придет в себя.

– А как же противоядие, которое вам велели изготовить?

– Мы пользуем всех пострадавших молодых людей одинаковым набором эликсиров…

Он украдкой зевнул и посмотрел в окно. Там было хорошо, золотисто поблескивали замковые шпили и не было меня. Брату Гвидо очень туда хотелось.

Я отодвинула простыню и взяла Патрика за руку. Она была живой и теплой, жилка на запястье пульсировала.

– Может быть, он нас слышит, – сказал брат-медикус. – Может быть, граф, если вы поговорите с ним немного, это поможет. Я читал о таких случаях.

Я сжала ладонь, кивнула лекарю, наконец того отпуская, и повернулась к Патрику. О Спящий, как же он красив!

– Привет, дружище. Если ты меня слышишь, знай, мы тоскуем и ждем, когда ты придешь в себя. Мы, все трое: и Оливер, и Станислас, и я. Наверное, мне особенно тебя не хватает. Даже посоветоваться не с кем. Ты же из нас самый умный и рассудительный, и там, где от великана с менестрелем получишь лишь шутку или, Спящий сохрани, песню, от тебя – ученую мысль. Или вот, например, радость. Я уверен, ты был бы рад моей адамантовой звезде, ты бы гордился мной, а эти двое…

Я нажаловалась Патрику на то, что наши друзья почти бросили меня, предпочтя злокозненного ван Харта, и выгнали меня, брошенного, к нему в спальню. Потом посетовала, что не успела запомнить имен всех трех десятков своих подчиненных пажей, и на то, что лорд-коннетабль нелестно отозвался о моих молодцах во время тренировки. И на то, что королева позволила мне закрепить только две из двадцати восьми шпилек, что, наверное, говорит о неглубоком ее ко мне чувстве…

На шпильках я поняла, что заносит меня куда-то не туда. Заигралась ты в миньона, деточка, явно заигралась, если притворяешься даже перед Патриком, бесчувственным, заметь, Патриком.

Я покраснела от стыда.

– Вам нехорошо, граф. – Гвидо подошел неслышно и заставил меня вздрогнуть.

– Мне просто грустно.

– Если позволите, лорд Шерези… – Барт Гвидо раскрыл ладонь, показывая мне крошечную склянку. – Я заметил, что недавно вы прокололи себе мочку уха.

Я кивнула.

– Мой взор медика заметил, что ранка воспалилась. Вам следует ее обработать, чтоб не было нагноения.

Я вспомнила, что и сама собиралась обработать ухо, но забыла. И это было не единственное, о чем я забыла, но то, второе, забылось намертво. Я попыталась вспомнить сейчас, поэтому не обратила внимания, как брат Гвидо осторожно открыл склянку и перевернул ее над шариком корпии. Я смотрела мимо него. Что же я забыла, что?

Рука разжалась, выпуская ладонь Патрика, влажный комочек прикоснулся к ранке, брат Гвидо был в перчатках, жесткая кожа царапнула заушье.

Стрела!

Я резко дернулась, склянка покатилась по полу. Точно так же, как моя стрела, стрела Этельбора.

Брат Гвидо был человеком невероятной выдержки, это не требовало еще одного подтверждения. Того, с каким стоицизмом он переносил мое присутствие последние два часа, хватало с головой. Он даже не дернулся в сторону склянки, отвечая на целый град моих вопросов.

Стрела? Была стрела. В футляре. Ее разыскали на полу пажи. Какие пажи? Один из них. Дювалиец, если припомнить его высокие скулы и серые глаза, типичные для дювалийцев. Значит, мы можем сделать вывод, что это был какой-то ван.

Паж и ван в моей голове сложились в ван Сол, поэтому я попрощалась с Патриком, кивнула брату Гвидо и широкими шагами отправилась в пажеские казармы.

Ван Сол обнаружился в столовой, распевающим и распивающим. Пили там красное, а пели…

Я остановилась, прислушиваясь, затем хихикнула. Песня была в том привязчивом простонародном ритме, в котором хорошо плясать, держа у пояса пышные юбки, прыгать вокруг костра, не забывая орать ее во все горло, и была она при этом сюжетной.

«…Ах, как же его звали, его ведь как-то звали, определенно звали…»

На этой строчке припева я выловила за ухо ван Сола.

– Где моя стрела, Дэни?

Он долго не ломался, так, слегка похорохорился, бегая от меня вокруг стола и осыпая оскорблениями лорда Бастиана и все шерезское дворянство в его лице, и отбиваясь от меня ногами, и пытаясь меня поцарапать, как девчонка, и уворачиваясь от вертела, с которым я за ним бегала, предварительно сдернув с очага и уронив на пол жарящихся на нем каплунов. Каплуном я ван Сола и достала, подняв с пола сочащуюся жиром тушку и бросив в его тощую спину.

Дэни ван Сол рухнул, я поклонилась аплодисментам и крикам «Браво!» От предложения исполнить «на бис» отказалась, пояснив, что для вещей гениальных требуется вдохновение, которое у меня появится, если мы немедленно не выясним, куда делась моя стрела. И вдохновение это будет направлено уже не на поверженного ван Сола, а на вот этого вот юного болвана или на этого…

Каждый, на кого указывал мой карающий вертел, прятал серые глаза и съеживался.

– Твой фаханов футляр, Цветочек, у ван Харта, – сообщил лежащий ван Сол и даже осмелился погрозить мне ножкой каплуна, – попробуй на него так же наскочить!